Сатиры

Между Толстым и Гоголем Суворин,
        Справляет юбилей.
Тон юбилейный должен быть мажорен:
        Ври, красок не жалей!
Позвольте ж мне с глубоким реверансом,
        Маститый старичок,
Почтить вас кисло-сладеньким романсом
        (Я в лести новичок),

             Полсотни лет,
        Презревши все «табу»,
Вы с тьмой и ложью, как Гамлет,
             Вели борьбу.

             Свидетель бог!
        Чтоб отложить в сундук —
Вы не лизали сильных ног,
             Ни даже рук.

             Вам все равно —
        Еврей ли, финн, иль грек,
Лишь был бы только не «евно»,
             А человек.

             Твои глаза
        (Перехожу на ты!)
Как брюк жандармских бирюза,
             Всегда чисты.

             Ты vis-а-vis
        С патриотизмом – пол
По обьявленьям о любви
             Свободно свел.

             И орган твой,
        Кухарок нежный друг,
Всегда был верный часовой
             Для верных слуг…

…На лире лопнули струны со звоном!..
Дрожит фальшивый, пискливый аккорд…
С мяуканьем, визгом, рычаньем и стоном
Несутся кошмаром тысячи морд:
Наглость и ханжество, блуд, лицемерье,
Ненависть, хамство, и жадность, и лесть
Несутся, слюнявят кровавые перья
И чертят по воздуху: правда и честь!

1909

По мытарствам

У райских врат гремит кольцом
Душа с восторженным лицом:
«Тук-тук! Не слышат… вот народ!
К вам редкий праведник грядет!»

И после долгой тишины
Раздался глас из-за стены:
«Здесь милосердие царит, —
Но кто ты? Чем ты знаменит?»

«Кто я? Не жид, не либерал!
Я “Письма к ближним” сочинял…»
За дверью топот быстрых ног,
Краснеет райских врат порог.

У адских врат гремит кольцом
Душа с обиженным лицом:
«Эй, там! Скорее, Асмодей!
Грядет особенный злодей…»

Визгливый смех пронзает тишь:
«Ну, этим нас не удивишь!
Отца зарезал ты, иль мать?
У нас таких мильонов пять».

«Я никого не убивал —
Я “Письма к ближним” сочинял…»
За дверью топот быстрых ног,
Краснеет адских врат порог.

Душа вернулась на погост —
И здесь вопрос не очень прост:
Могилы нет… Песок изрыт,
И кол осиновый торчит…

Совсем обиделась душа
И, воздух бешено круша,
В струях полуночных теней
Летит к редакции своей.

Впорхнувши в форточку клубком,
Она вдоль стеночки, бочком,
И шмыг в плевательницу. «О!
Да здесь уютнее всего!»

Наутро кто-то шел спеша
И плюнул. Нюхает душа:
«Лук, щука, перец… Сатана!
Ужель еврейская слюна?!»

«Ах, только я был верный щит!»
И в злобе выглянуть спешит,
Но сразу стих священный гнев:
«Ага! Преемник мой – Азеф!»

1909

Панургова муза