Сатори в Париже. Тристесса (сборник)

Теперь я скитался в самой что ни есть тьме, в тумане, всё закрывалось. Мимо в машинках с ревом проносилось хулиганье, а некоторые на мотоциклах. Кто-то стоял на перекрестках. Я у всех спрашивал, где тут гостиница. Теперь они этого даже не знали. Время к 3 ночи. Через дорогу от меня взад-вперед ходили группы хулиганов. Я говорю «хулиганов», но когда все закрыто, последние притоны с музыкой уже выдворяют горстку пререкающихся посетителей, что растерянно ревут у машин, что остается на улицах?

Чудом, все же, я вдруг миновал банду из дюжины или около того Флотских призывников, хором певших на туманном углу воинственную песню. Подошел прям к ним, поглядел на главного певца, и своим алкогольным хриплым баритоном выдал «Аааааах» – Они выжидали —

«Ве'е'е'е'»

Им стало интересно, что это за псих

«Мах – риии – ии – ий – яаааах!»

Ах, «Аве Мария», на следующих нотах я слов уже не знал, а просто пел мелодию, и они подхватили, подцепили песню, и вот они мы хором из баритона и теноров поем, как печальные ангелы, неожиданно медленно – И прям весь первый припев – В туманной туманной росе – Брест, Бретань – Затем я сказал «Adieu»[52] и ушел. Они так ни слова и не сказали.

Какой-то псих в дождевике и шляпе.

23

Так что, почему люди меняют себе имена? Сделали что-то гадкое, преступники они, стыдятся своих настоящих имен? Боятся чего-то? В Америке какой-то закон есть против использования собственного имени?

Я приехал во Францию и Бретань просто найти старое свое имя, которому почти что три тысячи лет и все это время никогда не менялось, потому как кому придет в голову менять имя, которое значит просто-напросто Дом (Ker), В Поле (Ouac) —

Точно так же, как говоришь Лагерь (Biv), В Поле (Ouac) (если только «бивуак» не есть неправильное написание старого Бисмаркова слова, глупо такое утверждать, потому что слово «бивуак» употреблялось задолго до Бисмарка 1870-го) – фамилия Керр, либо Карр, попросту означает Дом, к чему с полем морочиться?

Я знал, что Корнский Кельтский язык называется Кернаук. Знал, что есть каменные памятники, именуемые дольменами (столы из камня) в Кериавале в Карнаке, некоторые называются аллеями менгиров в Кермарьо, Керлескане и Кердуадеке, а город поблизости называется Керуаль, и я знал, что первоначально Бретонцы были «Бреонами» (т. н. Бретонец и есть «Le Breon»), а у меня есть добавка к фамилии «Le Bris», и вот я в «Бресте», и стал ли я от этого кимврийским шпионом от каменных монументов в Риштедте в Германии? Ритстап также фамилия немца, который кропотливо собирал имена фамилий и их херальдических щитов, а мое семейство включил в «Rivista Araldica»?[53] – Скажете, я сноб – Мне только хотелось выяснить, почему фамилия моя никогда не меняла себе имени, и, быть может, обрел бы там какую-никакую сказку, и выследил бы ее до Корнуолла, Уэльса и Ирландии, а то, может, и Шотландии допрежь, в чем я уверен, затем до города на реке Св. Лаврентия в Канаде, где, мне рассказывали, была Seigneurie (Сеньория), и я, тем самым, могу поехать жить туда (вместе с моими тысячами кривоногих франко-канадских кузенов, носящих то же имя) и никогда не платить налоги!

Ну а какого краснокрового американца с «понтиаком», крупной ипотекой и язвами в мартовский марш не заинтересует такое великолепное приключение!

Эй! Кроме того, мне надо было спеть Флотским ребятам:

Пошел я на Флот
Мир повидать
а что увидал?
Морскую даль.

24

Вот теперь мне уже страшно, я подозреваю, кое-кто из тех парней, что перекрестно петляют по улицам у меня на шаткой тропе, прикидывают, как взять меня на гоп-стоп из-за моих оставшихся двух или трех сотен дубов – Туманно и тихо, вот только вдруг визжат колеса машин, загруженных парнями, никаких уже девчонок – Я свирепею и подхожу к явному пожилому печатнику, спешащему домой с работы или переброса в картишки, может, призрак моего отца, как наверняка бы смотрел на меня сверху вниз мой отец той ночью в Бретани, наконец, куда его и всех его братьев и дядьев, и отцов их тянуло поехать, и только бедному Ти-Жану в конце концов это удалось, а у бедного Ти-Жана ножик Швейцарской Армии в чемодане заперт на летном поле в двадцати милях за торфяниками – Ему, Ти-Жану, грозят теперь не бретонцы, как в те турнирные утра, когда в бой вступают флаги и публичные женщины, штука, наверное, почетная, но в Апашевых закоулках невнятный рев Уоллеса Бири и, хуже того, конечно, тонкие усики и тонкое лезвие или маленький никелированный пистолет – Без удавок, пжалста, латы на мне, мои латы Райхианского персонажа, то есть – Как легко шутить об этом, пока я это корябаю в 4500 милях дома в безопасности в старой Флориде за запертыми дверьми, и Шериф старается как может в городке, по крайней мере, столь же скверном, хоть и не таком туманном и темном —

Я все время поглядываю через плечо, пока спрашиваю у печатника «Где тут жандармы?»