Саттри

Они шли по путям, городской крыс у правого локтя Саттри, то и дело тяня шаг, чтобы перешагнуть через шпалу, руки засунуты в задние карманы и обхватывают каждая по тощей ягодице. Он смотрел под ноги и качал головой.

Что им говоришь?

Говоришь им?

Ага. Говоришь.

Черт, да что угодно говори. Не имеет значения, они не слушают.

Ну что-то же надо сказать. Что говорить?

Попробуй подойти в лоб.

Это как?

Ну вот как один мой дружбан. Подошел к этой девахе и говорит, мне б точно хотелось себе киску-малютку.

Без балды? И что она?

Говорит, мне тоже. У меня здоровенная, с твою шляпу.

Ай, бля, Сат. Ладно тебе, что им говоришь? Ух какие на ней дойки же здоровущие.

Это есть. Не думаешь, что она для тебя слишком старая?

Да ей столько же, сколько и мне.

Что ж.

Как так обустроить, чтоб они одежду стаскивали. Вот что мне, ей-богу, хотелось бы знать.

Берешь и стаскиваешь.

Да ладно? Ну а что она делает, пока стаскиваешь? В смысле, черт, она что, просто в окно смотрит или что-то? Я вообще всего этого не понимаю, Сат. Все это для меня как-то тягостно.

Они свернули с полосы отчуждения и пошли по собачьей тропке, Саттри ухмылялся. Скажи ей, что на ней ух какие дойки здоровущие, сказал он.

Жопа, произнес Хэррогейт. Да она тогда мне точно по мордасам надает.

Вверх по реке они вернулись, когда уже настала середина лета. Жилую баржу чокнутого вида бросили в Ноксвилле и поехали автобусом со своими постелями и домашней утварью в тюках. Саттри проводил их обещаньями, о которых долго жалел.

Неделю спустя его добуксировали до речных рукавов, и он погреб вверх по Французской Широкой. После девяти часов на веслах он втащился на берег и выполз со своим одеялом, и уснул мертвецким сном. У него была веская причина вспоминать Вилдада с Клинча, кто, бывало, притапливал свой ялик и спал в нем под водой, чтоб насекомые не докучали.

Проснувшись в дымной заре, он почувствовал себя чужим и замаранным, встал лагерем в этой глухомани вместе со своей запятнанной лодочкой и усталостью. Как будто город оставил на нем свой отпечаток. Чтоб никакой жуткий дух не поверял ему тайны в этом лесу. Он съел два сэндвича, которые брал с собой, и выпил виноградного напитка, сидя на том берегу и наблюдая, как по реке плывет каролинская утка, словно раскрашенная подсадная, скошенная к своему двойнику на оловянной глади.

Он греб вверх по реке, пока не добрался до пристани в ручье Бойда. Руки у него распухли и не разгибались, как когти, а ялик хотелось видеть на речном дне. Он вошел в лавку и выпил два холодных напитка, а третий взял с собой, хлебать по дороге. Выходя обратно на ярящийся солнечный свет, увидел, что в жестяную вывеску сиропа от кашля на фасаде лавки встроен градусник. Красная черта в стекле бежала снизу доверху и где-то там терялась. Налитыми кровью глазами он с ненавистью посмотрел на шкалу, повернулся и харкнул виноградным сгустком слизи в испекаемый мир. Ни одна муха не шевельнулась.

Наткнулся на них он вскоре после обеда. Миновал громадный и вонючий нанос ракушек на южном берегу и пробился еще выше по реке сквозь быстрину посильней, таща ялик за собой вверх по отмелям, перекинув конец через плечо, цепляясь и расталкивая заросли берегового орляка, вода очень холодная и чистая. Разбили лагерь они, как цыгане, под сланцевым обрывом, и среди деревьев поднимался дым. Ялик на берегу был весь в странных снастях из стоек и поперечин, и с перекладиной, откуда свисали лини и крючья. На пеньке на корточках сидел мальчишка и смотрел на него. Женщины кипятили стирку в оцинкованной лохани, а старик спал под деревом. Увидев, как Саттри привязывает лодку, женщина позвала: Рис, Рис. Две сухие фальшивые птичьи ноты, какие он слышал всю свою жизнь. Тот не шелохнулся.

Саттри подошел к ним по берегу. Здрасьте, сказал он.

Все кивнули. Их окутывал пар, и выглядели они вялыми и полуобморочными. Длинные белые козьи титьки старухи полувывалились и висели над ванной, а плоть у нее на плечах покачивалась, когда она отжимала пару джинсов. Девушка одарила его чем-то вроде побежденной улыбки.

Папа, позвала она.

Рис на пробу открыл один глаз из-под своего дерева. А вот и мой напарник, пропел он.

Эй, сказал Саттри.

Давай усаживайся. Уж как мы тут в них вгрызлись. Погляди-ка вон.

Саттри поглядел. Черный шлакоотвал расколотых ракушек лежал вдоль речного берега, дыша зеленоватым паром и мягко колышась от мух.

И сюда глянь.

Ракушколов вынул лисий кисетик и выкатил из него на ладонь единственную жемчужину.

Саттри взял ее и осмотрел. Выглядела немного бугристой. Сколько стоит? спросил он.

Не могу сказать. Они партиями меряют. Он взял ее и покатал в ладони, и снова выронил в кисетик. Никак не скажешь, сколько может стоить, сказал он.

Сколько уже нашли?

Ну. Эта одна по-настоящему хорошая. У меня и другие есть.

Саттри безрадостно посмотрел на ракушечную дамбу.

Но теперь-то мы по-настоящему в них вгрыземся, раз у нас две лодки и все такое.