Саттри

Дядька открыл железную дверь, и Хэррогейт вошел один. Бетонная комната, выкрашенная в горохово-зеленый. Он миновал умывальники, у каждого крана носик подвязан табачным кисетиком. Бледный зимний свет падал в окна из сварочного железа. Лязгнув, дверь за ним закрылась, и шаги охранника удалились по коридору.

Со своим одеялом он прошел по комнате мимо ряда железных коек блоками по четыре, все выкрашены зеленым, на некоторых мешки матрасов, на некоторых ничего, кроме переплетенных голых железных полос, служивших пружинами. Он двигался по проходу, поглядывая налево и направо. На шконках, мимо которых шел, без движения лежало несколько фигур. Он добрел до конца комнаты, встал на цыпочки и выглянул в окно. Пологие холмы. Голые зимние деревья. Он вернулся по проходу и подергал спящего за ногу. Эгей, сказал он.

Человек на нарах открыл один глаз и глянул на Хэррогейта. Тебе какого хуя надо? спросил он.

Где мне положено спать?

Человек застонал и закрыл глаза. Хэррогейт подождал, когда он их снова откроет, но тот не открыл. Немного погодя опять поколыхал ногу. Эй, сказал он.

Глаза человек не открыл. Он сказал: Если ты от меня не съебешься, я тебя нахер урою.

Я просто хотел узнать, где мне положено спать?

Где больше нравится, надоедливый сучонок, а теперь пошел от меня к черту.

Хэррогейт побродил по проходу. На некоторых шконках были не только одеяла, но и подушки. Он выбрал ту, где лежал только наперник, взобрался на нее, расстелил одеяло и сел на него посередине. Немного посидел, а потом снова слез, подошел к прутьям и выглянул наружу. Кто-то в таком же наряде, что и у него, пятился по коридору, таща за собой ведро на колесиках, держомое за ручку швабры, погруженной в черную пену, что была в ведре. Проходя мимо, глянул на Хэррогейта, в углу рта сигаретка. Смотрел он недружелюбно. Через коридор из своей клетки выглядывал другой сиделец. Хэррогейт немного его порассматривал. Здаров, сказал он.

Ну да, ответил другой сиделец.

Хэррогейт повернулся и прошел обратно, взобрался к себе на шконку и, легши, уставился в потолок. Бетонные балки были выкрашены зеленым. В кладку ввинчено несколько полузачерненных лампочек. В комнате стало тускло, день закрывали ранние зимние сумерки. Он уснул.

Когда проснулся, снаружи было темно, а лампочки на потолке насыщали комнату сернистым светом. Хэррогейт сел. В камеру по одному с какой-то сдержанной наглостью входили люди, не вполне пихаясь, закуривая или сворачивая самокрутки, заговаривая, лишь когда оказывались внутри. Взбухающий обмен подколок и растушеванного оскорбленья. Один заметил Хэррогейта – тот сидел на своей шконке, словно бурундук, – и показал на него.

Гляди-тко, новая кровь.

Они проплелись мимо. Под конец ковыляли люди с чем-то похожим на мотыжные налопатники, приваренным вокруг одной лодыжки. Дверь лязгнула, громыхнули ключи. На шконках под Хэррогейтом оказалось двое. Один лег и закрыл на минутку глаза, а затем сел и скинул башмаки, опять лег и снова закрыл глаза. Второй встал, склонив голову, в нескольких дюймах от Хэррогейтова колена и принялся выгружать всякое из карманов. Огрызок карандаша, книжки спичек, пивная открывашка. Плоский черный камень. Табачный кисет. Заметил, как Хэррогейт за ним наблюдает, и поднял голову. Эй, произнес он.

Эй, ответил Хэррогейт.

В постели не ссышься, а?

Никак нет, сэр.

Куришь?

Раньше немножко. Пока меня в тюрьму не кинули, где не перепадало.

На.

Он кинул кисет на одеяло Хэррогейту.

Хэррогейт тут же развязал его и вытащил бумажку из кармашка под этикеткой, принялся сворачивать.

Такие каждую неделю дают, сказал человек.

А мне когда?

На следующей.

Спичек нет, а?

На.

Хэррогейт закурил и глубоко затянулся, задул спичку и сунул ее себе в отворот.

Оставь себе.

Он сунул спички в карман.

Тебе сколько?

Восемнадцать.

Восемнадцать?

Так точно, сэр.

Только-только протиснулся, нет?

Так мне и говорят.

Тебя как зовут?

Джин Хэррогейт.

Хэррогейт, повторил человек. Одним локтем он опирался на верхнюю шконку, а подбородок удерживал пальцами, рассматривая нового сидельца с довольно невозмутимым видом. Что ж, сказал он. Мое имя Саттри.

Здрасьте, мистер Саттри.

Просто Саттри. Тебя за что?

Арбузы крал.

Херня это. За что тебя.

Поймали на бахче.

Что, с трактором и прицепом? В работный дом за кражу нескольких арбузов никого не шлют. Что еще ты натворил?

Хэррогейт затянулся сигареткой и посмотрел на зеленые стены. Ну, ответил он. Меня подстрелили.

Подстрелили?

Ага.

Где? Угу, знаю. На бахче. Куда в тебя попали.

Да почти везде.

Что, из дробовика?

Ага.

За то, что крал арбузы.

Ага.

Саттри сел на нижнюю шконку, задрал одну ногу и принялся растирать лодыжку. Немного погодя посмотрел вверх. Хэррогейт лежал на животе, глядя сверху через край своей шконки.

Поглядим-ка, где тебя подстрелили, сказал Саттри.

Хэррогейт встал на колени и задрал фуфайку. Маленькие лиловые защипы на его бледной плоти по всему боку, как шрамы от оспы.

И по всей ноге они у меня. До сих пор ходить как следует не получается.