Саттри

Теперь он смотрел на Саттри с большим любопытством. Лицо у Саттри начало морщиться и все сделалось странненьким. С губ его сорвался лошажий фырчок, а глаза забегали по сторонам.

Чокнутый вы, как не знаю что, сказал поручитель.

Саттри сел на бетонный пол и схватился за живот. Сидел он там, трясясь и обнимая себя. Вы сам себе цельный дурдом, нет? произнес поручитель.

Позже он звал сквозь прутья своих друзей, но те не ответили. Голос откуда-то поинтересовался, почему он нахуй не заткнется. Еще позже в коридорном потолке зажглись лампочки. Человек в углу не шелохнулся, а Саттри не хотелось смотреть на него и проверять, не умер ли. Он снова лег на пол и то вплывал в скверный сон, то выплывал из него. Ему снились целые реки ледяной воды, лившиеся по его пересохшему дыхательному горлу.

В некий неведомый час он проснулся от звуков какой-то суеты. Половина его кисти была засунута в рот. Подняв взгляд, он увидел, как кто-то нагнулся и выплеснул на него через решетку ведро воды. Отплевываясь, он привстал на колени.

Ведро лязгнуло об пол. Человек рассматривал его в клетке. Саттри отвернулся. В углу стоял его сокамерник. Когда Саттри посмотрел на него, сокамерник сказал: Не прекратишь верещать, я тебе хрен твой в часовой кармашек забью.

Он закрыл глаза. Серая вода, капавшая с него, отдавала щелоком. На обочине темной дороги во сне он видел ястреба, приколоченного к амбарным воротам. Но возвышался над всем освежеванный человек со вскрытой и распяленной грудиной, словно остывающая говяда, а череп у него ободран, синеватый, и кочковатый, и слабо светящийся, глазные дыры его черные гроты и окровавленный рот раззявлен безъязыко. Путник схватил пальцы его в свои челюсти, но кричал он не только от этого ужаса. За освежеванным смутной тенью бледнела еще одна фигура, ибо хирурги его ходят по миру, точно как вы и я.

* * *

Он рылся в бурьяне, пока не отыскал годную жестянку, а уж потом вышел на дорогу. От керосина клочок гудрона на поверхности дороги размягчился, и он встал на колени и принялся расковыривать его старым кухонным ножом, волокнистые тягучие комки вара, пока не наковырял сколько нужно.

Когда мимо проходил Папаша Уотсон, ялик у него был уже перевернут на берегу, и он терпеливо конопатил швы.

Ну, ты еще жив, сказал старик.

Саттри поднял голову, щурясь на солнце. Нос вытер о предплечье, сидя и держа одной рукой жестянку с варом, а другой нож. Привет, Папаша, сказал он.

Я уж совсем думал, ты утоп.

Пока нет. С чего б?

Не видел тебя. Ты где был-то?

Саттри ляпнул зловонной черной мастикой вдоль шва и посильней вдавил ее на место. В тюряге, сказал он.

Эге?

Я сказал, в тюряге сидел.

Сидел? За что?

Не с той толпой связался. А тебя что сюда принесло?

Старик сдвинул назад свой полосатый картуз машиниста и поправил его на голове. Да мне по пути в город. Решил, раз я в этих краях, зайду проведаю. Совсем уж думал, утоп ты.

Я все еще в деле. Как на чугунке всё?

Только что не ужас.

Саттри подождал разъяснения, но его, похоже, не следовало. Поднял голову. Старик покачивался на пятках, наблюдал.

Так в чем беда, Папаша?

Просто в чугунке беда, сынок. В самой ее природе, я убежден. Он выволок из кармана громадный железнодорожный хронометр, сверился с ним и уложил обратно.

Как там старушка номер семьдесят восемь?[6]

Господь ее любит, она старая и вся изношенная, как я, но верная, как собака. Надо б наградить ее золотыми часами с цепочкой.

Он подавался вперед, глядя из-за плеча Саттри, как тот конопатит.

Знаешь, произнес он. Пришел бы ты ко мне в депо с этой штукой. У меня в теплушке с протечкой в крыше надо что-то поделать.

Саттри нагнулся и отворотил лицо. У тебя там что? крикнул он, глаза полузакрыты от хохота.

Говорю, крыша у меня течет. Крыша теплушки.

Саттри покачал головой. Поднял голову и посмотрел на старика. Ну, сказал он. Если останется, принесу.

Старик выпрямился. Это с твоей стороны по-соседски, и я это приму как услугу, сказал он. Он вновь выволакивал из кармана часы.

Пора мне в город двигать, коли хочу в магазин успеть до закрытия.

Сколько времени, Папаша?

Четыре девятнадцать.

Что ж. Заходи еще, когда сможешь подольше задержаться.

Так и сделаю, ответил железнодорожник. И не забудь мне этого вара оставить, если у тебя заведется лишний.

Лады.

А я совсем уж думал, ты утоп, когда тебя на реке не видел.

Нет.

Ну.

Он смотрел, как старик уходит по парящим полям, деревянно ковыляя в своей робе. Дойдя до путей, он повернулся и поднял одну руку на прощанье. Саттри вздернул подбородок и вернулся к работе.