Сатурн. Мрачные картины из жизни мужчин рода Гойя

Отцовская пачкотня всюду сыплется, облезает, отклеивается. На первом этаже каждую зиму из земли поднимается влага, доходит до самого верха, даже со стороны холма; и картины просто-напросто рассыпаются. Ударь кулаком – и куски штукатурки и краски отпадут, полетят на пол. Понятия не имею, кому в итоге достанется вся эта мазня и кто будет за ней ухаживать; Кольменарес, судя по всему, дом не оставит себе, а перепродаст, ободрав меня и следующего покупателя как липку, но, наверно, этим кто-нибудь да займется. Или же позовет какого-нибудь пачкуна, чтоб более-менее отреставрировал, а может, велит отбить, вот и вся недолга. Хотя если Кольменарес найдет покупателя на этот дом, то ведь тот заинтересуется не засохшим виноградником (я присматривался к нему из окна; а когда-то тут был цветущий сад!), или истлевшими занавесками, или стенами из высушенного кирпича; скорее всего, его заинтересует отцовская мазня.

Тяжело дыша, я спустился вниз и в левом нижнем углу той картины, где старик пожирает ребенка, увидел еще одну подпись, я ее проглядел, когда избавлялся от всего остального, – не понимаю, как я мог ее не заметить. Я вытащил из карманчика жилетки свой старенький ножик, подарок деда, позолота на нем почти уже вся сошла, и одним движением отковырнул кусок гипса с надписью: Javier Goya y Bayeu, pintor[110], а потом на всякий случай растоптал его каблуком, чтобы ничего нельзя было разобрать. И вышел. Кольменарес уже поднимался по косогору, в расстегнутом сюртуке; увидев меня, приложил руку к цилиндру.

Ledig House, Оми, штат Нью-Йорк,

12. 9. 2009–Варшава, 17. 8. 2010

От автора

«Сатурн» вряд ли увидел бы свет, не попадись мне на глаза монография профессора Хуана Хосе Хункеры. Работая по заказу музея в Прадо над книгой о «мрачных картинах» Франсиско Гойи, он первым обратил внимание на то, что знаменитый цикл фресок, скорее всего, был создан кем-то другим. Ранние упоминания об этих картинах довольно сомнительны: одно относится неизвестно к каким «капричос и карикатурам на тех гостей, кто его посещал» (видимо, при перестройке Дома Глухого они оказались повреждены и не сохранились), а второе – то есть известнейший инвентарь Бругады, якобы составленный этим знакомым Гойи по эмиграции в Бордо, – является, по убеждению Хункеры, фальшивкой, поскольку в нем содержатся слова, которые не существовали в испанском языке того времени; список этот, похоже, был составлен в шестидесятые – семидесятые годы девятнадцатого века, и, скорее всего, его автором является внук Гойи, Мариано, которому хотелось выгодно продать разваливающуюся виллу. Вдобавок Хункера приводит еще и такое соображение: часть дома, где возникла настенная роспись, была, скорее всего, построена в 1830 г., то есть уже после смерти Франсиско Гойи, по случаю свадьбы Мариано, а предполагаемый автор монументального цикла – не кто иной, как таинственный сын художника, Хавьер, о котором мы почти ничего не знаем.

Соображения Хункеры были приняты с долей скептицизма, если не сказать в штыки. Однако в январе 2009 г. музей Прадо оказался вынужденным признать, что каноническое полотно Гойи – «Колосс» – было написано не им, а, по всей видимости, Асенсио Хулио или другим подражателем живописца. Стало быть, не исключено, что когда-нибудь мы дождемся и пересмотра авторства «мрачных картин».

На возможный многолетний гомосексуальный роман Гойи с Сапатером мое внимание обратила Наташа Сесенья в своей работе «Гойя и женщины», хотя даже невооруженным глазом это видно в письмах художника, отредактированных и переведенных Сарой Симмонс («Гойя. Жизнь в письмах»). Многое дали мне биография Гойи, написанная Иваном С. Коннеллом и Робертом Хьюзом, прелестная книжка Юлии Блекберн «Старик Гойя», рассказывающая о последних годах жизни художника, а также изумительный каталог выставки из коллекции Фрика[111] «Последние работы Гойи».

Внимательный читатель может обратить внимание на изредка встречающиеся расхождения между тем, что читает в описании картин, и тем, что видит на репродукциях. Это результат подмалевок и переделок, каким подверглись «мрачные картины», – часть таких переделок (например, закрашивание мощной эрекции Сатурна или обрезание широкой полосы пустого пространства за спиной «послушницы» в «Шабаше», присутствующей на фотографиях Хуана Лорента, которые представляют фрески на стенах Дома Глухого) была не иначе как делом Сальватора Мартинеса Кубельса, который переносил их на полотно, обновлял и вместе с тем видоизменял. Иные же фрагменты картин (например, рога над головами «Читающих» или вдовья версия «Леокадии») могли быть изменены самим автором. Не исключено, что именно он и расписал стены банальными идиллическими сценками с танцующими крестьянами, которые позднее исчезли под поразительными фресками, ныне известными как «мрачные картины».