САТУРН ПОЧТИ НЕ ВИДЕН

- Мои снимаются, - тихо сказал Ольховиков и, помолчав, смущенно добавил: - И мне пора… - Он смотрел на Рудина выжидательно и удивленно, возможно, до сих пор еще не веря, что этот человек сейчас пойдет сдаваться в плен.

Рудин улыбнулся ему.

- Спасибо, старшина. Идите. Будницкому и всем вашим ребятам - привет…

Ольховиков встал, посмотрел еще раз на Рудина.

- Ну и ну… - он вздохнул и неторопливо пошел по кустарнику. Издали он еще раз оглянулся на Рудина и пошел быстрее. Его тяжелые шаги затихли вдали…

Рудин встал и медленно пошел к селу. Поднявшись на взгорок, который был как раз против школы, он укрылся за стволом дикой яблони. В предрассветной мгле он уже различал у школы силуэты немцев. Трое стояли, прижавшись к стене, и о чем-то громко спорили, показывая руками в разные стороны. Как раз в это время огонь отходивших бойцов Ольховикова должен был вызвать у них ощущение, что их окружают.

Четверо немецких солдат, привалившись к поленнице дров, стреляли, поминутно меняя направление огня и тревожно оглядываясь на тех, кто стоял у школы. Полицаев здесь не было. Очевидно, они вели огонь на восточной окраине села.

Те, кто стоял у стены, теперь все чаще показывали в ту сторону, где находился Рудин. По-видимому, они говорили о том, что с этой стороны села противника нет.

Видно вокруг было уже довольно хорошо, но со стороны реки на село наползала белая полоса тумана, и чуть притихший недавно дождь вдруг будто с цепи сорвался.

Рудин обнаружил, что стрельбы больше не слышно. Подождал еще минут десять - ни единого выстрела. Только хлещет, шумит злой осенний дождь. Возле школы появились еще несколько немцев и полицаи. Сбившись в кучу, они возбужденно разговаривали.

Рудин решительно оттолкнулся от яблони и пошел прямо к школе. Вскоре немцы его заметили и взяли автоматы на изготовку. Рудин продолжал идти, делая вид, будто он пытается разобраться, где находится. Он вышел на открытое место. Теперь немцы видели его хорошо, видели, что он один и что в руках у него нет оружия.

Они не стреляли. Рудин подходил к ним все ближе, и вот он услышал, как кто-то из немцев гортанным голосом отрывисто приказал:

- Взять его!

Два немца и один полицай пошли наперерез Рудину. Рудин остановился, поднял руки. Он стоял и ждал. Немцы и полицай подошли к нему и в трех шагах остановились.

- Сделать обыскание! - приказал полицаю один из немцев.

Полицай, не сводя злобных глаз с Рудина, подошел к нему и начал обыск. Из кармана ватника вытащил пистолет и вернулся к немцам.

- Иди! - крикнул Рудину один из немцев.

- Куда? - по-немецки спросил Рудин.

Немец удивленно посмотрел на него и показал рукой в сторону школы.

Из группы, стоявшей возле школы, вперед вышел высокий худощавый офицер с нашивками младшего лейтенанта. Фуражка с высокой тульей была глубоко нахлобучена на голову, в тени от большого козырька Рудин увидел только ввалившиеся щеки, тонкие сжатые губы и острый подбородок.

- Стой! - по-русски приказал офицер, когда Рудин был еще шагах в пяти от него. - Кто есть такой?

- Я из партизанского отряда, с которым вы вели бой. Решил сдаться в плен, - на хорошем немецком языке ответил Рудин и, сняв кепку, рукавом отер вспотевший лоб.

Немцы переглянулись.

- Отведите его в мою комнату, - приказал офицер.

Рудина ввели в комнату, которая была когда-то школьным классом. Вдоль стен стояли парты. На стене висела диаграмма сравнительной успеваемости Никольской неполной средней школы за 1939/40 учебный год. Рудин механически отметил, что успеваемость повысилась, но, судя по сравнительной высоте столбиков, ненамного. В глубине комнаты стояла разворошенная койка, на стуле возле нее висел китель. Как видно, офицер так торопился, что надел шинель без кителя. На столе стояла эмалированная кружка с недопитым кофе, а на листе бумаги лежали аккуратно нарезанные ломтики белого хлеба и косячок ноздреватого сыра. Тут же стоял зеленый ящичек полевого телефона, провода от которого тянулись в окно.

Конвоировавший Рудина немец стоял у двери и с любопытством рассматривал пленного. Полицаи в комнату не вошли. Не было и офицера, его приметный гортанный голос слышался в коридоре.

Офицер вошел стремительно, ударом ноги распахнув дверь. Повесив фуражку на гвоздь, сбросив шинель на кровать, он надел китель, аккуратно застегнул его на все пуговицы, одернул, прошел к столу и сел в кресло. Может быть, целую минуту он молча снизу вверх смотрел на Рудина большими белесыми глазами, в которых не было ни любопытства, ни злости. В них вообще ничего не было, разве только усталость. Лицо у офицера было серое, с болезненной желтизной. Под глазами - пухлые синеватые мешки.

- Кто ты такой? - спросил он тихо.

- Я же сказал - партизан.

- Где базируется твой отряд?

- Лиговинское болото.

- Ты говоришь неправду - эти болота непроходимые.

- Нет, я говорю правду, в болоте есть остров и к нему ведут безопасные тропы.

Офицер помолчал.

- Допустим… Фамилия?

- Крамер. Михаил Евгеньевич Крамер.

- Еврей?

- Немец.

- Как так немец?

- Очень просто, я родился и вырос в республике немцев Поволжья.

- Не знаю такой республики.