Сатурналии

На такой неудовлетворительной ноте я покинул отцовский дом и зашагал обратно к своему. Празднование было в разгаре, но я утратил аппетит ко всему этому веселью. В подавленном настроении я тащился в сторону Субуры.

Трудно объяснить, каким образом я заметил, что за мной идут, хотя и находился в центре шумной толпы, но, тем не менее, я это понял. Время от времени я приостанавливался, дабы повернуться, что было нетрудно, поскольку меня толкало множество людей, – но не видел никого знакомого или особо злобного… Хотя в любом случае их трудно было бы разглядеть при таком обилии масок вокруг. Но у меня было то самое ощущение, а я достаточно часто попадал в опасные ситуации на улицах Рима, чтобы знать, что лучше прислушиваться к своим инстинктам.

В тесном переулке я метнулся в открытые ворота инсулы, а после – в ее двор, так же переполненный людьми, как и переулок снаружи. Люди танцевали на тротуаре, свешивались из окон и выглядывали во двор из центральной вентиляционной шахты, которая, как каньон, уходила над головами ввысь на пять этажей. Пирующие опасно покачивались на хрупких балконах, построенных за пределами окон, в большинстве случаев вопреки строительным нормам. Все, похоже, были вдребезги пьяны и хаотически передавали друг другу кувшины с вином.

Я быстро отпил из одного из них, когда он промелькнул мимо, увернулся от попытавшейся обнять меня смеющейся толстухи и метнулся в открытую дверь.

Очутившись в темном помещении, где перевозбужденные люди страстно обнимались в полутьме, я стал прокладывать себе путь среди потных тел, до тех пор пока не нашел наружную дверь и не очутился на улице, которая была лишь слегка побольше переулка, откуда я недавно ушел. Наугад выбрав направление, я шел по этой улице, пока она не закончилась крутой лестницей. Я побежал по лестнице, а люди и собаки рассыпа́лись передо мной, как зерно перед молотильным цепом.

Празднующие, мимо которых я пробегал, гикали и смеялись. Отчаянные беглецы – не такая уж редкость во время Сатурналий. Несмотря на общую атмосферу вольности, всегда находилось несколько лишенных чувства юмора мужей, которые почему-то расстраивались, обнаружив свою жену и ближайшего соседа, слившихся в лихорадочных объятьях; а иногда раб переступал границы дозволенного, и за ним гнался по улицам его хозяин, размахивая кухонным ножом и громко жаждая его крови.

Я остановился, задыхаясь, на маленькой площади с фонтаном и крошечным святилищем Меркурия на углу – там, где улица вливалась в площадь. Этой передышки хватило, чтобы купить у продавца пару медовых коврижек, которые я оставил у ног бога, надеясь, что тот одолжит мне скорость и невидимость – два его самых выдающихся качества. Я подозревал, что Меркурий, как и все остальные, взял сегодня выходной от своих официальных дел, но никогда не вредно попытаться.

В такую беспокойную ночь в Риме легко заблудиться, но вскоре я определил, где нахожусь, и снова двинулся к Субуре. Теперь я не бежал, а шел, уверенный, что оторвался от преследователей. Однако это не означало, что я вне опасности. Потеряв меня, они вполне могли направиться прямиком к моему дому и ждать меня там. Значит, логично будет избегать дома и пересидеть где-нибудь у друзей или просто оставаться на улице и праздновать, пока не рассветет.

Но меня все еще не отпускало странное самоубийственное настроение, пославшее меня шпионить за ведьмами, и осмотрительное поведение казалось мне жалким и вялым образом действий. Кроме того, мне, похоже, предстояло отправиться в военный поход вместе с Юлием Цезарем, и перспектива встречи с ордой рычащих германцев делала в моих глазах италийских убийц, собственно говоря, не такими опасными. Во время бегства я сделал круг и теперь шагал через Форум. Здесь все еще играли в кости, и насколько я мог судить, бабки и кубики швыряли все те же люди.

Рядом с рострой я обнаружил, в окружении толпы приверженцев, как раз того человека, который сейчас и был мне нужен.

– Милон! – окликнул я его, размахивая руками над головами покачивающихся людей.

В этой огромной толпе он немедленно услышал и увидел меня. Знакомая ослепительная улыбка вспыхнула на его богоподобном лице, и он тоже мне помахал. Я пробился сквозь толпу, и последний кордон головорезов Тита Анния Милона расступился, чтобы дать мне пройти.

– Деций! – сказал Милон, ухмыляясь. – Ты выглядишь почти трезвым. Что случилось?

С тех пор как этот человек стал респектабельным политическим главарем банды, он обычно носил на публике официальную тогу и сенаторскую тунику (он отслужил квестором два года назад). Но ради нынешнего случая Милон надел короткий греческий хитон, доходивший до середины бедер и заколотый на одном плече, оставляя другое открытым. Он больше чем когда-либо смахивал на статую Аполлона.