Сатурналии

– Думаешь, ты достаточно важен, чтобы тебя отравить?

– Некоторые считают, что я вполне заслуживаю того, чтобы быть убитым.

– Они могли бы заколоть тебя на улице – это возможно. За такое обычно полагается временное изгнание. Но за отравление приговаривают к ужасному наказанию.

– Сложная загадка, из которой вытекает еще один вопрос. Если ее не подозревает только ленивый, почему Клодия отравила Целера? Она должна была понимать, что прежде всего подумают на нее. Если она, как ты предполагаешь, желала отвести от себя подозрения, разве не наняла бы она убийц, чтобы сразить его в городе? Все невольно решили бы, что его убил один из многочисленных политических врагов.

Мои слова дали Юлии пищу для размышлений.

– Это все запутывает.

– Итак, выяснив, что яд добыли у Гармодии и что Аристон был, так сказать, средством, с помощью которого яд передали жертве, я отсеял многочисленных подозреваемых, чтобы определить, кто именно нанял Аристона.

– А это должен быть только один человек? – спросила Юлия.

– Что ты имеешь в виду?

– Как ты сказал, Целер не испытывал недостатка во врагах. Может, Аристон продавал свои услуги нескольким из них? Он мог брать плату не только у одного, и при этом каждый из них считал бы, что только он нанял Аристона.

– Об этом я не подумал, – признался я, заинтригованный ее идеей. – Это породило бы некоторые интересные судебные проблемы в определении вины, верно? Я имею в виду, если технически это не было заговором, как суды назначили бы подсудимым наказание? Дали бы каждому кусочек смертного приговора? Нашли бы для всех очень крошечные островки?

– Осади свое воображение, – сказала Юлия. – Наверное, только сагу осудили бы по всей строгости закона, и, может, еще врача-грека. Тех, кто его нанял, могли бы отправить в ссылку, поскольку они, скорее всего, знатные люди. Им, по крайней мере, дали бы возможность благородного самоубийства.

– Вероятно, – задумчиво сказал я, но потом покачал головой. – Все равно такой вариант отпадает. Чем больше людей Аристон вовлекал бы в свои дела, тем больше был бы шанс разоблачения. Он был осторожным человеком, а яд пользуется дурной славой оружия труса. Не могу себе представить, чтобы у него хватило храбрости одурачить подобным образом много нацелившихся на убийство людей. Думаю, он продавал свои услуги одному из них и считал себя в безопасности.

– Над этим стоит подумать… Еще что-нибудь?

– Да, я посовещался с Флавием, воинственным трибуном прошлого года.

И я рассказал Юлии и об этой беседе.

– Он полностью оправдал мои надежды, оказавшись неистовым, несносным, противным и твердым сторонником Помпея.

– Что ж тут плохого?

– Он слишком хорош, чтобы на самом деле быть таким. Кроме того, в нем все возглашает о готовности, даже о нетерпении собственноручно пролить кровь врага. Я просто не думаю, что яд в его стиле, хотя смерть Целера была для него крайне удачной и своевременной. К тому же, когда я упомянул об отравлении, он убедительно разгневался. Если б он ожидал, что его обвинят, то вряд ли смог бы по своему желанию выдать такой экстравагантный цвет лица.

– Я не уверена, что ты настолько точно судишь мужчин, насколько думаешь, но куда это нас ведет?

– Это оставляет нам курульного эдила Мурену, который доложил о смерти Гармодии, а потом якобы послал за отчетом, впоследствии исчезнувшим.

– Ты нашел Мурену?

– Нашел. Я же говорил, что сегодня я зря времени не терял.

Юлия похлопала меня по руке.

– Да, дорогой, я не хотела намекать, что ты – безответственный мальчик-переросток, который слишком много пьет. А теперь продолжай.

Я рассказал о своей беседе с Муреной на ювелирном рынке, закончив такими словами:

– А потом я вернулся на Форум, и ты меня нашла.

– Что касается политики, Мурена говорит в точности как ты, – заметила девушка.

– В том-то и проблема. Мне этот человек отчасти нравится. Но я не буду отрицать, что меня и раньше дурачили.

– Слишком многое здесь не сходится, – сказала Юлия. – Должно существовать нечто, что мы упустили.

– Без сомнения, – мрачно ответил я. – Уверен, со временем это всплывет, но именно времени-то нам и не хватает. Будет мало толку, если спустя шесть месяцев я проснусь в дырявой палатке в Галлии, в лагере, вокруг которого тысячи тысяч дикарей бьют в барабаны и гудят в рога, и закричу: «Эврика!».

– Да, толку нам от этого было бы мало, – согласилась моя невеста.

– Ты слышала что-нибудь полезное прошлой ночью?

– Возможно. После того как закончился пир и рабы ушли праздновать, мы прибрались в триклинии, и знатные дамы из разных домов стали посещать друг друга, принося подарки. Такова традиция.

– Я знаком с этим обычаем, – ответил я. – В доме моего отца нет госпожи с тех пор, как умерла моя мать, а сестры мои вышли замуж, но я помню, как все они сходились на Сатурналиях.

– Поскольку мой дядя – верховный понтифик, мы никуда не пошли. Все пришли к нам. Только семья фламина Диалиса имеет такой престиж, и почти тридцать лет не было ни одного такого фламина.