Читаем Сатурналии полностью

Рассуждение Евстафия о знании Вергилием философии и астрономии, которое, должно быть, предваряло беседы второго дня Сатурналий (I, 24, 18; I, 24, 21), не сохранилось. В пятой книге он приводит примеры строк и фраз, которые Вергилий позаимствовал у Гомера (V, 2–14), сравнивая тексты двух поэтов (V, 15–17; VI), проводит параллели между Пиндаром и Вергилием (V, 17, 7–14), представляя последнего в менее выгодном свете, говорит о зависимости Вергилия не только от Гомера, но и от других греческих поэтов (V, 17, 15 – V, 22, 15). Евстафий также отмечает «долг» Цезаря по отношению к египтянам и грекам при составлении римского календаря (I, 16, 38–44). Во второй книге, когда речь заходит о питье вина и получении удовольствия от его вкуса, Евстафий ссылается на Платона, Аристотеля и Гиппократа (II, 8, 5–16), а в седьмой книге доказывает уместность рассуждений на философские темы во время трапезы (VII, 1, 5–24). Эта же книга содержит его наблюдения о порицаниях посредством острот или насмешек (VII, 2–3), а также касающиеся физиологии высказывания в поддержку его соотечественника, врача Дисария (VII, 14–16).

Авиен

Авиен (род. ок. 400 г.) – баснописец[78]. Ему принадлежат 42 басни, посвященные Феодосию. В Сатурналиях Авиен представлен как застенчивый, добрый и остроумный юноша (VII, 3, 23[79]). Обладая прекрасной памятью (II, 8, 1)[80], зная огромное количество анекдотов (II, 4–7), он стремительно вмешивается в разговор (I, 6, 3[81]; II, 3, 14[82]) или, напротив, делает тихие замечания (I, 4, 1; VI, 7, 1[83]). С его помощью Макробий стремится расширить тему какого-либо дискурса или же сменить предмет обсуждения (I, 5, 1–3; I, 17, 1; V, 1, 2 и 6[84] V, 3, 16[85]; VII, 3, 1[86]). Когда в конце первого дня празднования некоторые из участников беседы намереваются порассуждать о различных аспектах творчества Вергилия, Авиен говорит, что сам не будет принимать участие в такой беседе, но, скорее, послушает, что скажут другие (I, 24, 20; VI, 7–9)[87]. Кроме того, Макробий представляет Авиена как друга Гора (I, 7, 14).

Альбины, Цецина и Фурий

Идентификация Альбинов является сложной проблемой, а ее решение – спорным[88]. Цецину (Caecina) отождествляют с Публием Кеонием Альбином (Publius Caeonius Albinus), понтификом, о котором с уважением упоминает Иероним[89]. Поскольку имя другого персонажа, Фурия (Furius) в сочетании с именем Альбин («Furius Albinus») в Сатурналиях встречается дважды (I, 2, 16; I, 4, 1), а само имя «Furius» во многих манускриптах Сатурналий записано как «Rufius»[90], этого персонажа отождествляют с Руфием Альбином («Rufius Albinus»), человеком, который был префектом Рима в 389–391 гг.[91] Это подтверждают несколько современных ему надписей[92]. Цецина Альбин и Фурий (Руфий) Альбин могут быть связаны с семейством Альбинов, упоминаемых Рутилием Намацианом ок. 416 г.[93] В Сатурналиях из двух Альбинов, принадлежащих, по словам Претекстата, к образованнейшим людям своего времени (VI, 1, 1), Цецина Альбин является современником Симмаха (I, 2, 15)[94]. Он – тот Альбин, который упомянут как отец Деция в Прологе при изложении Макробием беседы Постумиана и Деция о досуге и пире (I, 2, 2–3). Согласно Макробию, вклад Цецины в разговор состоит в обсуждении вопросов об исчислении гражданского дня в Риме (I, 3), изменении жертвоприношений (I, 7, 34), «медовых лакомствах» (II, 8, 3) и роскоши, преобладавшей в Риме в период Республики (III, 13). Последний вопрос далее рассматривается более подробно Фурием (III, 14, 17). И Цецина, и Фурий во исполнение своих намерений (I, 24, 19) иллюстрируют с помощью цитат зависимость Вергилия от предшествующих латинских авторов (VI, 1–5), а в седьмой книге они задают ряд вопросов физиологического и физического характера врачу Дисарию (VII, 8). В этой же книге Цецина припоминает рассказ одного авторитетного автора относительно закона понтификов о происхождении ношения кольца на безымянном пальце левой руки (VII, 13, 11–16).

Евсевий

Евсевий – греческий ритор[95]. Скорее всего, это Евсевий, бывший учеником философа Проересия, и тогда это о нем нелестно пишет Евнапий из Сард (Жизнь философов 493):

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее
99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Все мы в разной степени что-то знаем об искусстве, что-то слышали, что-то случайно заметили, а в чем-то глубоко убеждены с самого детства. Когда мы приходим в музей, то посредником между нами и искусством становится экскурсовод. Именно он может ответить здесь и сейчас на интересующий нас вопрос. Но иногда по той или иной причине ему не удается это сделать, да и не всегда мы решаемся о чем-то спросить.Алина Никонова – искусствовед и блогер – отвечает на вопросы, которые вы не решались задать:– почему Пикассо писал такие странные картины и что в них гениального?– как отличить хорошую картину от плохой?– сколько стоит все то, что находится в музеях?– есть ли в древнеегипетском искусстве что-то мистическое?– почему некоторые картины подвергаются нападению сумасшедших?– как понимать картины Сальвадора Дали, если они такие необычные?

Алина Викторовна Никонова , Алина Никонова

Искусствоведение / Прочее / Изобразительное искусство, фотография
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература