– Нет. Я помнила о трости, но думала взять молоток или что-то похожее, что найду на месте – то, чем смог бы воспользоваться Ганс. Прости, Саша… Сперва я решила обставить все, как нападение неизвестных, но подумала, что полиция начнет искать и, Бог знает, может, выйдет на меня. Нет, следовало указать на убийцу сразу – и никто, кроме Ганса, для этого не подходил. От Саши я узнала, что во вторник утром он увозит семью куда-то – и решила, что нужно действовать в тот самый день. А чтобы Ганс не вернулся раньше времени и не помешал мне, я задумала подлить ему лауданум, который видела возле кровати девочки, когда навещала их вместе с Сашей.
– Значит, в этом есть и моя вина… – чуть слышно молвила Саша. – Ты от меня так много о них узнала. Если бы я только знала, Лена, что у тебя на душе…
Елена едва ли не впервые за весь разговор подняла глаза на Сашу – и она тоже плакала, как оказалось. Но тотчас мотнула головой:
– Не вздумай винить себя! Я пользовалась твоим доверием, твоей наивностью, и только. В то утро вторника – помнишь, я сказалась больной, сетовала, что не смогу провести урок? Убедила тебя, что, если Денис об этом узнает, то убавит мое жалование. И ты сама предложила мне пойти на обман: мне отлежаться и поспать – а ты, мол, займешь детей да выставишь, будто это я веду урок как обычно. Я лгала тебе, Саша! Едва ты ушла, я переоделась, тихонько выскользнула из дома и поехала к твоей матери!
– И вы попросили лакея вызвать вам экипаж якобы для хозяйки? – спросил Кошкин.
– Да… а позже напрочь от своих слов отказалась, и бедолагу уволили, решив, что он хочет оговорить Юлию.
– Экипаж доставил вас сразу на дачу?
– Нет… я сменила несколько колясок по дороге. Боялась, что извозчик позже вспомнит меня… совершенно напрасно, как выяснилось. Последнего я уговорила дождаться меня неподалеку от дома на Черной речке, на углу улицы. Представилась ему горничной и сказала, что помогаю барыне вещички перевезти на другую дачу, и что вернусь через час. Пообещала щедро наградить после, так ямщик даже помог мне вынести картины из дома да отвезти в Терийоки. Вот уж я переживала, что полиция станет его искать и нападет на мой след… – Елена хмыкнула. – Но снова напрасно – кажется, такая мысль вам и в голову не пришла, Степан Егорович?
Саша оглянулась на Кошкина – тот хмурился и делал пометки в блокноте. Отвечать он не стал.
– Что было дальше?
– Когда я добралась на Черную речку, стояло раннее утро. Ворота всегда запирали, но, повторюсь, я бывала там с Сашей и знала, как открыть их снаружи. Первым делом я заглянула в окно флигеля. Садовник и его сестра завтракали, и нужно было как-то их отвлечь. Тогда я постучала в дверь господского дома… Алла Яковлевна удивилась мне, но я сказала про трость – якобы она очень нужна мне. Тогда Алла Яковлевна пригласила меня в дом сама, сказала, что рада мне и хочет поговорить о чем-то… это было мне на руку. Я согласилась поговорить, но сказала, что забыла что-то у ворот и хочу вернуться, однако боюсь, что ее прислуга меня заметит и доложит Денису, а тот, мол, разозлится. Тогда она снова сама мне помогла: позвонила в колокольчик, и Ганс с сестрой вскоре явились. Пока Алла Яковлевна их отвлекала, я тихонько выбралась из дома и побежала к флигелю. Завтрак они не закончили, к счастью – чашки стояли на столе. Большая красная в горох принадлежала Маарике – это я помнила, а Ганс пил из простого стакана. Да, там была эта девочка… однако я знала, что она немая и не помешает мне. Строго пригрозила ей, а потом просто взяла ее лекарство и налила немного в стакан Ганса. Ну а после так же незаметно вернулась в дом. С девочкой все хорошо, я надеюсь?
– Да… – нехотя обронил Кошкин. – Хотя она все еще помнит вас. Что бы вы делали, если б девочка предупредила Ганса о лекарстве? Или просто вылила бы его, когда вы ушли?
– Я допускала это… – кивнула Елена, – а потому решила не тянуть время и действовать сразу, как коляска Ганса уедет. Я видела в окно, как Алла Яковлевна провожает их, машет рукой у ворот… тогда-то я и вышла. Подошла к ней. Она что-то говорила, снова вела меня в дом, а я шла следом и ждала, когда мы скроемся за кустами – чтобы с дороги не было видно. И тогда я ударила ее.
– Почему тростью?
– Она была у меня в руках… а о своем плане найти молоток я тогда забыла, признаюсь. Я была очень зла на свою свекровь в тот миг… я хотела закончить со всем поскорее.
– Сколько всего было ударов?
– Я не помню… четыре, пять… в первый раз я била сильно, яростно – за своего мальчика. За себя. Я ненавидела ее тогда всем сердцем. После первого удара она упала, но стала защищаться и… я вдруг испугалась того, что натворила. Остановилась, словно к месту приросла. Даже думала за доктором побежать.
– Но не побежали?
Елена мотнула головой: