Саван алой розы (СИ)

– Она сумела подняться… пошатываясь ушла вперед. В садовницкую, где ее и нашли потом. А я так и стояла минуту или две. Потом поняла, что она все равно умрет. Кровь была всюду… даже на мне, благо я была одета в черное. Я знаю, что после таких ударов не выживают. Я подумала, если приведу доктора, то ей все равно не помочь – а меня арестуют. А потому я заставила себя следовать первоначальному плану. Вернулась в дом, отмыла руки и лицо от крови… нашла ключи. Удостоверилась, что решетка, соединяющая дом с винным погребом, заперта. Потом вышла опять и заперла на несколько оборотов дверь в садовницкую, чтобы она не выбралась. Ключи бросила в кусты… Потом взяла несколько вещей из ее комнат. Шкатулку с украшениями, часы, подсвечники, несколько картин… Нашла немного денег – их я отдала своему извозчику за помощь. Тот же извозчик отвез меня в Терийоки, где я побросала все добро в пруд за домом. И туда же бросила трость. Ну а после, поймав уже другого извозчика, поехала в парк, где, я знала, Саша в этот час гуляет с детьми. Там я сказала тебе, Саша, что мне уже лучше, а ты поверила, конечно. И даже, когда, спустя неделю, полиция опрашивала нас по поводу алиби – Саша, кажется, и не вспомнила об этом случае.

– Я действительно не вспомнила… – без сил согласилась Саша. – Елена много болела в апреле… и я часто ей подыгрывала, позволяя отдохнуть.

Но господин Кошкин не стал заострять на этом внимание. Он спросил:

– Вам кто-то помогал спланировать или совершить убийство, Елена Андреевна?

Саша, вздрогнув, подняла глаза на Николая, уже готовясь к худшему. Брат и сам, кажется, испугался. Разом побледнел. Но Елена, тоже поглядев на него, заверила:

– Что вы, нет. После того случая, в феврале, я знала, что Николай мне не помощник. Доверься я ему, он бы стал отговаривать, струсил бы. Загубил бы дело. Нет, он ничего не знал. Я лишь об одном попросила его: подкараулить на вокзале садовника, когда он посадит сестру на поезд, и отвезти в трактир. Напоить там как следует – на случай, если с лауданумом ничего не выйдет. Кто же знал, что Николай додумается отвезти его в тот самый трактир…

– Вы и впрямь ничего не знали, Николай Васильевич? И не догадывались? – спросил Кошкин.

Брат испуганно покачал головой:

– Нет… конечно, нет!

– Однако вы настаивали когда-то на вине Ганса, хотя знали, что он невиновен – раз сами были с ним в том трактире.

Брат смотрел затравленно и теперь уж начал краснеть:

– Я… я гнал от себя эти мысли. Не желал верить, что Елена хоть как-то причастна. И, потом, я не следователь! Полиция сама первым делом обвинила садовника! Я, было, подумал, что он убил матушку до или после того, как я встретил его на вокзале…

Господин Кошкин, слава Богу, напирать на него не стал – по крайней мере, в этот раз. Заговорил опять с Еленой:

– Вы добивались, чтобы полиция обвинила в убийстве садовника Ганса, – напомнил он, – но позже передумали и стали его выгораживать. Почему?

– Из-за завещания, конечно… – ответила Елена чуть слышно. – Я ненавидела Аллу Соболеву за предательство, но на убийство пошла по больше части из-за денег. Однако в начале лета поверенный зачитал ее завещание, и стало очевидно, что Николай ничего не получит. Что наследство она отписала своему пасынку, Денису. Выходит, все было напрасно. Я отчаялась тогда… и разозлилась пуще прежнего. Решила добиться своего во что бы то ни стало. Я начала убеждать Сашу, что Ганс невиновен, что расследование непременно нужно возобновить… Право, я не верила, что она чего-то добьется – но у нее получилось… – Лена горько улыбнулась и подняла мимолетный взгляд на Сашу. Робкий и стыдливой взгляд – так, пожалуй, Лена не нее еще никогда не смотрела. – Невесть как получилось. Да, конечно, я всегда знала, что родные недооценивают тебя, Саша, и что ты способна большее, на гораздо большее, чем быть приживалкой у братьев. Но, выходит, я сама не подозревала, на что ты способна…

Елена говорила теперь через силу. Она еще пыталась казаться гордой и невозмутимой, но смотрела больше в пол, совершенно потухшим, опустошенным взглядом. Саша понимала отчего – Николай, хоть и заверял ее в своей любви только что, не единым словом или поступком поддержки своей жене не выказал. Только себя пытался обелить.

И тогда Саша почувствовала такую невероятную жалость к подруге – да, подруге, несмотря на все эти ужасные слова, которые она говорила, и ужасные поступки, которые совершала, – что не выдержала. Поддалась порыву, села к ней и быстро нашла ее руку. Сжала в своей так крепко, как только могла.

Елена вздрогнула всем телом. Снова подняла на нее этот незнакомый молящий и несмелый взгляд. Горячо, сквозь слезы, прошептала:

– Прости меня, Саша, прости, если сможешь…

Саша не ответила – но руку подруги сжала еще крепче. Она не знала, сможет ли простить такое. Имеет ли право простить! Но то, что Лену она не бросит один на один с тем, что та натворила, она знала наверняка.

– Почему вы хотели возобновления дела? – прервал Елену господин Кошкин.

Ей не следовало отклоняться от темы, конечно. Хотя Саше и было важно услышать эти слова.