Саван алой розы (СИ)

Шмуэль бросил на нее горячий, бешеный взгляд, но, поколебавшись, ответил спокойно, даже вдумчиво:

– Царь-Александр, Роза, и сам есть убийца. Душегуб! Весь их царский род проклят – сыноубийцы, мужеубийцы, отцеубицы! А Александр сам сколько народу на тот свет отправил, знаешь? – лишь на последнем слове Шмуэль чуть повысил голос.

– А папенька Александра и того пуще был. Николай Палкин! – мрачно договорил Лезин.

Шмуль тотчас с ним согласился:

– Вот кто заслужил свою пулю, да не дождался, так это Николай!

– Ничего-ничего, зато Александр свою пулю еще дождется, вот увидите, господа! – убежденно закончил Глебов.

– Я бы сам эту пулю выпустил…

От чужого, будто потустороннего голоса мужа Роза невольно вздрогнула.

– Клянусь, будь у меня возможность, пристрелил бы, как собаку. Не дрогнула бы рука! За всех! За Россию! За мать с отцом, которых он извел! За брата, которого мальчишкой в кантонисты5 забрали – да где он и сгинул, потому как веры предавать не захотел!

– Шмуэль, милый, что ты говоришь такое? Одумайся! – чуть слышно молила его Роза, теребя за руку.

Тот не слышал.

– Пусть бы меня казнили за это – я и жизнью готов пожертвовать ради всеобщего блага!

– Какое же это благо, Шмуэль – человека убить? – Роза теперь уж плакала, не стыдясь. Беззвучно, молча.

Она плакала – а Шмуэль, увидав ее слезы, пьяно рассмеялся, будто она сказала что-то умилительное:

– Ох, женушка моя, глупышка!..

Он силою притянул Розу к себе и – прямо на глазах у всех крепко поцеловал. Роза, вскрикнув, перепугалась, оттолкнула, бросилась бежать вон из столовой.

– Ну прости, прости… – услышала она вслед, но не оглянулась.

Позже, уняв рыдания, утерев слезы и поняв, что бежать ей некуда – спальня и та на двоих со Шмуэлем – Роза без сил остановилась у большого окна, распахнутого настежь.

Августовская темная ночь окутала ее зноем и душным ароматом роз. Слабое дуновение ветерка с отголосками запаха тины с Черной речки чуть остудил голову. Роза судорожно вздохнула и поняла, что больше не хочет здесь находиться. Бежать. Домой, к матушке, к отцу, к братьям. Да вот только примут ли они…

Едва ли.

Неужто и после этого придется мириться со Шмуэлем?

Наверное, придется. Вот и шаги его на лестнице. Раз первый пошел к ней, то жалеет о сказанном, о сделанном. Понимает, что не прав.

Роза обернулась, уже готовая простить, смирившаяся. Вот только шагал к ней по темному пустому коридору не муж, а художник Лезин. Роза напряглась, ахнула. Но позади только раскрытое окно.

Но тот приближаться не стал, остановился в двух шагах. Смотрел на нее молча и печально. Совершенно трезвым взглядом.

– Не плачьте, Роза Яковлевна, – сказал, наконец. – Это он не всерьез. Завтра проспится и не вспомнит даже, как помышлял убить царя.

Роза не сдержалась, почувствовала, как комок из боли, горечи и слез снова подступает к горлу:

– У него были такие глаза, Гершель Осипович! Безумные! Наверное, будь в этот момент у него в руке пистолет, и будь царь где-то поблизости, он и правда бы…

Роза заплакала.

– Но царь далеко, и Гутману до него не добраться, – хмыкнул Лезин. – Это все разговоры. Гутману вас, Роза, будто Бог послал. Он ради вас побоится на что-то большее пойти, кроме пьяных разговоров.

– Вы так думаете?..

– Увезите его отсюда. Помиритесь с родителями, бросьтесь в ножки. Ваш батюшка, я слышал, неглупый человек: если попросите, он простит и вас, и его.

Роза, утирая слезы, согласно закивала:

– Да-да, непременно! Быть может не сразу, но простит! Я еще не говорила Шмуэлю, но очень хотела на Рош-Ашана6 поехать домой. Большой праздник – батюшка не сможет отказать! Вот только бы Шмуэля уговорить поехать…

– Вот и прекрасно. Езжайте, – Лезин неожиданно добро улыбнулся – а Розе столь же неожиданно его улыбка понравилась.

Она в ответ улыбнулась тоже. Неловко, но чистосердечно призналась:

– Я… отчего-то боялась вас прежде. А теперь вижу, что вы самый разумный и добрый человек в этом доме.

– Вы просто слишком скоро доверяетесь людям, Роза Яковлевна.

Роза растерялась, потому что подумала, будто обидела Гершеля чем-то. Даже улыбка его потухла и, не глядя на нее больше, он поклонился и ушел прочь.

Глава 11. Кошкин

– Оставьте ее в покое!.. Оставьте мою жену в покое, слышите?! Мы венчаны перед Богом! Вы не имеете на нее никаких прав!

Черное дуло револьвера таращилось на Кошкина холодно и бесстрастно, но револьвер, а точнее рука, в которой он был зажат, дрожала и ходила ходуном. И все-таки, если б у Раскатова, нынешнего мужа Светланы, хватило духу нажать на спусковой крючок, Кошкин был бы мертв в ту же секунду.

Володя-медвежонок – так Светлана когда-то назвала его за глаза, и Кошкин тогда же отметил, что прозвище удивительно точное. Весь он был пухлый, рыхлый, невысокий, удивительно неловкий в движениях увалень. И, вероятно, обладал большим добрым сердцем и славным податливым нравом. Что-то же зацепило в нем Светлану, кроме графского титула и доставшегося в наследство состояния!