Save Man

Кто хоть раз в жизни испытывал сотрясение мозга, никогда больше не спутает его ни с каким другим состоянием. Ощущение тела ещё не восстановилось, собственно, как и сознание, а Воронов уже чувствовал, как его затылок разламывается на две части. К горлу подступала тошнота и, судя по запаху мешка, натянутого на голову, тошнота подступала уже не в первый раз. Ноги не были связаны, но еще плохо слушались, а вот руками пошевелить вообще не получалось. Кисти кололо миллионом иголок, одновременно впивающихся в обескровленную кожу. Поднимать голову не хотелось, да и не было никакого смысла ‒ грязный мешок едва пропускал скудные мигающие лучи света, должно быть, пробивающиеся из-под двери. Как Сергей ни сопротивлялся, но сознание всё же вернулось к нему, одарив его всем спектром незабываемых ощущений. От долгого сидения занемела спина, ноги почти не ощущались, не говоря уже о руках. Зато голова теперь ощущалась очень даже четко, причем малейшее движение усиливало боль настолько, что, казалось, спасительный обморок вот-вот снова унесет Воронова в мир грез. Но счастливый момент никак не наступал, и Сергей попытался восстановить в памяти последнее, что видел. А видел он не самую приятную картину в своей жизни. Во время схватки с оставшимися парнями он услышал пронзительный крик Данилы. Рефлекторно оглянувшись, он увидел парня, лежащего на перроне без чувств. В этот момент Воронов получил по голове в первый раз, но сознание не потерял. Кое-как отмахнувшись, он вновь бросил взгляд в сторону Щеглова, но увидел, что все на платформе собираются не возле него, а метрах в десяти далее. Перед тем, как получить последний раз по голове кастетом, Воронов успел увидеть тело того самого мужчины, лежавшего на полу возле поезда. Его голова представляла собой красное месиво, ничем больше не напоминавшее человеческое лицо.

Воронов рискнул напрячь извилины и подвести итоги, раз уж обморок ему больше не светил. Во-первых, жертва мертва. Это факт. Во-вторых, сам Воронов теперь, связанный, находится в неизвестном месте, скорее всего, охраняемый неизвестными людьми. Интересно, как им удалось вытащить его из метро так, чтобы не прицепились менты? Вопрос был риторическим, ответ не был так уж важен для него. Гораздо важнее было узнать, жив ли Данила. Воронов постарался напрячь слух: в комнате, кроме него, никого больше не было. Втянул разбитым носом воздух ‒ одна ноздря еще работала, значит, нос не сломали. Затхлый и сырой воздух вперемешку с его собственной кровью и содержимым желудка дал новую информацию: вероятно, он в каком-то подвале. Полоска света, просачивающаяся сквозь грубые волокна холщового мешка, скорее всего, не от двери, а от окна. А свет мигал, потому что за окном ходили люди. Этот факт порадовал Воронова, поскольку если бы он находился в более глухом подвале, сигнал от передатчика никто не засек бы. А так есть шанс, если Светка всё же его послушается и доберется до капитана Сидорова раньше, чем бандиты доберутся до неё.

Воронов посидел ещё несколько минут без движения, собираясь с силами, и попытался встать, но ноги его почти не слушались ‒ от долгого пребывания на стуле они еле двигались. При малейшем движении дикая, жгучая боль разносилась от паха до пяток вместе с порциями крови, которая, наконец, начала пробиваться к голодающим тканям. Воронов знал, что нужно перетерпеть это и дать ногам больше кислорода. Поэтому он, превозмогая боль, изо всех сил шевелил пальцами на ногах. Уже спустя десять минут он с уверенностью мог сказать, что чувствует голени. Но встать со стула он так и не смог. Оказалось, руки были привязаны каким-то хитрым образом за спинку стула, на котором он сидел. Оставалось только ждать, ну, или же вспомнить молодость и опрокинуть стул на пол. Учитывая его вес, вполне возможно, что хлипкая конструкция стула не выдержит и даст слабину или трещину.