Хранитель знал, что страдать придется лишь ему, отец обещал об этом позаботиться.
Мы сотрем тебя из его памяти.
– Лучше попрощаться сейчас, пока не стало слишком поздно, Микки, – попытался объяснить он, вспоминая мельчайшие детали размышлений, приведших молодого человека к неутешительному выводу, и слова Верховного, зародившие в его голове первые сомнения.
Сколько у вас времени, Йен? Год? Десять? Пятьдесят? Микки смертен, и каждый новый день приближает его к Старухе на шаг.
– Поверь, я хочу для тебя самого лучшего, – глотая непролитые слезы и давясь воздухом, продолжал Хранитель из последних сил, не отводя взгляда от сжавшегося в комок на земле Милковича, каждым новым словом своим будто нанося брюнету пощечину.
Но остановиться не мог.
Он должен быть честен перед Микки, даже если он никогда больше об этом разговоре не вспомнит.
– Я хочу видеть тебя счастливым, – повторил он, втянув побольше воздуха в грудь, чтобы озвучить страшный вердикт. – Но со мной ты таковым не станешь, – на одном дыхании выпалил Йен и зажмурился, чувствуя десятки острых кинжалов, пронзивших запинающееся сердце безапелляционными доводами.
Вы из разных Миров. Он никогда не сможет представить тебя друзьям или семье, никогда не назовет своим открыто. Думаешь, долго вы сможете прятаться? Хочешь ты для Микки подобного? Готов попросить его променять весь мир на тебя и четыре стены?
– Но…– подал голос Милкович, поднимая голову с колен и стирая с щеки едва ли заметную дорожку влаги. – Я люблю тебя, – прошептал он, захлебываясь сотней других слов и протестов, не озвученных, но подразумеваемых полным отчаяния взглядом.
– Я тоже люблю тебя, Микки, – не сдерживая признания внутри и секунды, выпалил в ответ Йен, не имея больше сил стоять ровно и опускаясь на колени напротив сидевшего на земле парня. – И поэтому должен отпустить, – выдохнул он, потянувшись к брюнету, но тот дотронуться до себя не дал – гулко прорычав на длинные тонкие пальцы, Милкович лишь сильнее сжал кулаки. – Я не могу просить тебя быть со мной, – продолжал Хранитель, уже не сдерживая всхлипов. – У тебя впереди вся жизнь, Микки, новые знакомые и друзья. Ты можешь завести семью и детей с кем-то, настоящим, не таким, как я.
– Ты настоящий, – просипел Милкович, жмурясь, на секунду возвращаясь в памяти в день, когда он впервые убедился в этом.
– Не настолько, чтобы стать твоим партнером по жизни, – качнул головой рыжий, озвучив факт разделившей два мира пропасти. – Я бы отдал все, что у меня есть, чтобы стать обычным человеком, чтобы быть с тобой, – ни грамма сомнения в дрожавшем голосе, – но мне им никогда не стать.
– И, что? – помешал Хранителю продолжить мысль Микки. – Ты просто оставишь меня? – вытирая с лица соль, спросил он. – Скажешь «прощай» и сбежишь как обычно?
– Я никогда тебя не оставлю, – Йен не хотел озвучивать этого, но рожденные в момент критического откровения слова сами рвались на волю. – Я всегда буду рядом, Мик, всегда был и буду, – поклялся он себе и подопечному, зная, что выполнит обещание даже ценой собственной жизни, – просто ты не узнаешь…
И неожиданное понимание добило Милковича.
– Ты не сделаешь этого, – прорычал он, вдавливаясь спиной в стену в попытках отодвинуться от рыжего, чувствуя теперь в любимом человеке страшную угрозу для самых светлых и счастливых моментов своей жизни. – Не смей, блять, трогать мои воспоминания, – угрожающее предупредил он, сжимая голову руками, будто надеясь так защитить самое ценное, что у него осталось.
– Мик, послушай, – пытаясь ухватиться за локоть брюнета, позвал Хранитель. – Ты просто забудешь обо всем и будешь жить дальше, – озвучил он, наблюдая за крепко сжавшимися в черных волосах татуированными пальцами, – так будет лучше, – попытался объяснить Йен необходимость намеренного поступка, пообещать некое облегчение, но Милкович продолжить не дал.
Резко подаваясь вперед и толкая Хранителя, Микки опрокинул долговязую фигуру, не ожидающую нападения, на землю, бросаясь следом и залезая на парня, размашистым ударом в острый подбородок выплескивая первую волну боли, причиненной словами рыжего.
– Лучше, блять?
Следующий удар пришелся в скулу даже не пытающегося защититься молодого человека, рассекая кожу и обжигая нервы механическим воздействием.
– Кому, сука, лучше?
Разбивая нос Хранителя и чуть поморщившись от звука сломанного хряща, Микки втянул сквозь зубы небольшую порцию воздуха, позволившую говорить.
– Я люблю тебя, блять! И ты говоришь, что забыть тебя будет лучше?
Зеленые глаза Йена удачно избегали встречи с наносящими все новые удары кулаками, разбившими бровь и губы, не отводя ни на секунду взгляда от пары голубых, находя в них отражение собственной боли, мешавшей пошевелиться.