Савелий в общем-то не кривил душою, когда говорил физику, что зря плохо учил его предмет. Конечно, знание законов физики для артиста было совершенно не обязательным, но необходимо общее развитие для того, чтобы глубоко вникнуть в роль, понять самому, без вынужденного объяснения режиссером, замысла автора пьесы или сценария, легче усвоить режиссерскую трактовку роли. Савелий чувствовал, что в этом он уступает более эрудированным студентам, и все новое для себя, что видел у других актеров, авторов и режиссеров, впитывал в себя как губка. Стоило появиться в семидесятых годах знаменитой и популярнейшей 16-й полосе в «Литературной газете», как он стал буквально изучать ее, по нескольку раз прочитывая и стараясь вникнуть в рождение юмора. Я не сомневаюсь, что наше с Савелием знакомство началось именно после моих публикаций в «Литературке». Однажды он с улыбкою сказал мне, что если на 16-й полосе нет моего рассказа, то он закрывает газету. Конечно, шутил. Впрочем, я печатался там часто и недавно узнал, что у меня там вышло шестьдесят четыре рассказа, и в этом смысле я являюсь рекордсменом «Клуба 12 стульев», как до сих пор называется эта полоса, увы, сейчас явно поблекшая. Ушли из газеты ее создатели: Виктор Веселовский и Илья Суслов, пробивавшие острые произведения с принципиальной гражданской позицией. Здесь я несколько преувеличиваю значимость руководства 16-й полосы. Главный редактор газеты, Александр Борисович Чаковский, и его заместитель, курирующий юмор в газете, — Артур Сергеевич Тертерян — умышленно разрешали «хулиганить» Веселовскому и Суслову, так как они резко поднимали тираж «Литературки», перешагнувший шесть миллионов экземпляров. Савелий стремился к общению с авторами «Клуба 12 стульев». Отдыхая в Гульрипше, в Доме творчества «Литгазеты», он много времени проводил с драматургом Виктором Славкиным, запоминая его суждения о жизни и литературе. Они шли по абхазской улице, ведущей от Дома творчества к поселку.
— Откуда здесь так много частных легковых машин? — интересовался Савелий.
— Благодатная почва. Субтропический климат. Сначала появляются огурцы, помидоры, потом мушмула, черешня, яблоки, персики, виноград, груши, лимоны… Близко сухумский рынок, рядом с которым много санаториев и турбаз. Местные жители зарабатывают очень прилично.
— Но ведь за машинами очередь, весьма большая! — стоял на своем Савелий.
— Часть машин — ворованные, — тихо сказал Славкин. — Здесь перебивают номера на их моторах и катаются привольно. Впрочем, за черту курорта, на всякий случай, без особой надобности не выезжают.
Савелий внимал Виктору, а когда тот рассказывал, что интересно придуманные автором прием и ситуация делают произведение своеобразным и интересным, то буквально запоминал каждое его слово.
Савелий был счастлив, когда репетиции свели его с писателем и режиссером Марком Розовским, ставившим эстрадное представление в Олимпийском комплексе. Розовский придумал почти реальное схождение Савелия с экрана на сцену, настолько органичное, что зрителям казалось, что это происходит на самом деле. И мысли Марка, делающие эстраду настоящим искусством, далеким от примитивизма, очень помогли Савелию в его сольных концертах. Ему, конечно, было трудно отрешиться от всех своих ролей, сыгранных в кино, но для показа в ролике он отбирал такие, которые не стыдно было бы показать искушенному в искусстве зрителю, и если шутить в концертах, то злободневно. В меру своих сил я написал ему тексты для его киноэстрадных вечеров. У Савелия часто брали интервью или просили его с юмором рассказать о своем творчестве. Он соглашался на эти предложения, брал фрагменты из моих текстов и потом отдавал мне гонорары.
— Слушай, Савелий, зачем ты это делаешь? — говорил я ему. — Ведь тебе платят сущие копейки.
— Пусть, — говорил он мне, — но они — не мои. Я просто обязан отдать их тебе. Обязан! Непременно!
В институте, в отличие от школы, Савелий не пропускал занятия, учился хорошо, лишь по марксизму-ленинизму в его дипломе стояла тройка. Он тогда не понимал, почему не любит этот предмет. Наверное, потому, что однажды не выучил то, что просил преподаватель, а прочитал почти всю статью Ленина, и она, вопреки царящему тогда непререкаемому авторитету вождя, показалась ему состоящей из внешне многозначительных, но, по существу, мелкотемных споров с совершенно незнакомыми оппонентами, далекой от логики и реалий жизни, следуя которым советские люди жили чересчур скромно, хотя и считали себя самыми передовыми в мире. Савелий догадывался, сколько зарабатывают киноактеры в Голливуде, и был расстроен, когда узнал, что известный артист нашего театра покупает поношенные рубашки у своего соседа — директора магазина тканей.
В дипломном спектакле его заняли в массовке, где он никак не мог проявить себя, и когда узнал, что при Центральном доме работников искусств открывается прием в эстрадную самодеятельную студию, то записался в нее одним из первых.