Савелий Крамаров. Сын врага народа

— Хороший рассказ. И читаешь его нормально. И актеры в театре хорошие. Но я с ними мало монтируюсь. Они больше по смеху, а я — по иронии. Бог не наделил смешной рожей. Чересчур серьезная. И еще жалею, что Поляков разошелся с Райкиным. Погибло доброе, талантливое дело. Жаль… — искренно произнес Высоцкий.

— Мне тоже, — сказал Савелий, — и еще я переживаю, когда уходит любовь. Моя, чужая… Любая… Куда девается?

— Еще не открытый закон природы! — улыбнулся Высоцкий. — Куда уходит? Откуда приходит? Знает только сердце. И еще оно очень многое знает. Все значительное проходит через сердце. Оно и любит, и негодует. Твой рассказ почему понравился? Мое сердце приняло. Расчувствовалось.

— Спасибо, — поблагодарил Савелий.

— Кому? Мне или моему сердцу? Иди на сцену, Савелий, твой выход, а я тебя еще раз послушаю.

Юмористическая ситуация инсценировки внезапно переходила в лирическую, с грустинкой, задушевную исповедь, что искренне передавал Савелий, и рассказ в его исполнении имел оглушительный успех. Номер Савелия заканчивал программу Театра миниатюр. Он быстро подружился с коллегами, и когда администраторы приглашали его в свои концерты, он требовал, чтобы они взяли с ним других артистов театра. Администраторы хмурились, жались, но, как правило, уступали его просьбе. Успех не вскружил Савелию голову, но сделал его намного жизнерадостнее, чем прежде. Еще не ушли, но постепенно затуманивались в памяти невзгоды прошлых лет. И он понял, что боли, нанесенные ему злыми людьми, могут покинуть его лишь на время. Тепло зрительских сердец согревает, радует душу, но никогда не заменит ему тепла материнского. Об этом он думал, оставаясь один, в старой коммунальной комнате. Но стоило ему оказаться среди друзей-артистов, как он преображался. Он даже веселел. Артист Эрик Арзуманян однажды показал Савелию пародию на него. «Он так смеялся, так свободно и раскованно, что рассмеялся даже я», — рассказывал мне Эрик. Однажды Савелий поехал с артистами театра на шефский концерт в Сокольническую туберкулезную больницу, где работала главврачом Нина Самуиловна Горячко. Отличный доктор и человек. В свое время она вылечила Савелия от туберкулеза на опасной стадии. Потом она уехала в Израиль, в Хайфу. И там, через много лет, открылась дверь ее дома, на пороге стоял Савелий с букетом роз и бутылкой коньяка в руках.

— А где же традиционные конфеты? — спросила она после радостных объятий.

— Я запомнил ваши слова, — сказал Савелий, — слова о том, что больные специально дарят конфеты врачам, чтобы они захворали диабетом.

Савелий помнил доброту и внимание к себе, как никто другой. Мы договорились с ним о совместных гастролях в Липецке, но через несколько дней он позвонил мне и сказал, что ему предлагают сниматься в кино.

— Снимайся, — без раздумий ответил я.

— Извини, но я обещал поехать с тобой в Липецк. Ты мне делал в жизни только хорошее. Как ты скажешь, так я поступлю.

Я настоял на киносъемках, зная, что сниматься в кино — мечта его жизни.

— Ладно, — согласился он, — но запомни, что теперь я твой должник. Навсегда. Что бы ты ни попросил, я исполню. Даже будет нужно — выступлю в ЖЭКе или на телефонной станции.

Сам познавший нужду и нищету, Савелий не мог не сопереживать людям, находившимся в бедственном положении, и вообще старался хоть чем-нибудь отблагодарить любого человека за добро, которое тот проявил к нему.

И в театре артисты любили Савелия за его отзывчивость. Он никому не завидовал. Был не способен ни на ложь, ни даже на плохие слова о своих коллегах. Но в душе и по своей природе он был артистом кино. В этом плане он напоминал артиста Леонида Куравлева. И тот и другой имели большой успех на сцене, но в кино, в своем жанре, им не было равных, на сцене они играли, а в кино творили искусство. И ни для кого из коллег по Театру миниатюр не стало удивительным известие о том, что Савелий Крамаров ушел в кино.

В Театре миниатюр его номер стал исполнять Михаил Кокшенов — тоже хороший артист, но он не имел того громового успеха, что был у Савелия, и, наверное, потому, что Савелий этот номер «вынянчил» и действительно прочувствовал глубоко, до мельчайших деталей и нюансов. Ему было жаль расставаться с друзьями по театру, где он стал актером, творчески рос, внимательно наблюдая и изучая их игру. «Давайте махнемся рубашками. Не глядя!» — предложил он Эрику Арзуманяну. Разговор происходил в электричке, в один из последних совместных выездов Савелия с театром. «У него была рубашка намного моднее, чем моя, — вспоминает Эрик, — но, видимо, ему хотелось сделать добро, своеобразный подарок кому-нибудь из нас. Он увидел, что я бросаю взгляд на его рубашку, и выбрал меня для своего поступка. Конечно, моя безрукавка затерялась в потоке его странствий, а его рубашку я храню по сей день как память о добром искреннем человеке, тонко чувствующем души людей».

Киножизнь