Савелий Крамаров. Сын врага народа

Он заботился о своем здоровье, увлекся хатха-йогой. Его можно было застать дома стоящим на голове. Он никому не говорил, что развитие тела, его физических способностей при хатха-йоге приближает его к общению с Богом. Изучая философию хатха-йоги, познакомился с профессором МГУ Зубковым, который прошел курс учения этого вида йоги в Индии, в специальном институте. Зубков описывал в журнале «Наука и жизнь» упражнения йогов — глотание огня, хождение по битому стеклу, прокалывание тела и шеи гвоздями. Савелий, конечно, не решался на подобные эксперименты, но не потому, что боялся их, а потому, что считал себя не готовым к ним, не достигшим вершин в искусстве хатха-йоги.

Зато выполнял другие предписания Зубкова: ел пищу без соли, без острых подлив, изучал совместимость продуктов, ложился спать строго по заведенному расписанию, разворачиваясь на кровати по компасу, как требовало учение. Не пил, не курил. Не ходил один в ресторан, опасаясь, что его поклонники уговорят выпить. Разочаровался в Зубкове, когда тот напился в стельку на его юбилее и делал то, что запрещало учение, которое он проповедовал. Тем не менее на занятиях Савелия самой йогой это не отразилось. Позднее увлекся сыроедением, в простейшей форме, ел сырые фрукты и овощи, а не рыбу и мясо, как утверждали слухи о знаменитом артисте. Слава его как смешнейшего артиста набирала силу. Он отлично отснялся в фильме режиссера Кеосаяна «Приключения неуловимых». Этот фильм по количеству просмотревших его зрителей почти не уступал давно прошедшему у нас индийскому фильму «Бродяга», где ситуация была схожа с нашей послевоенной и герой попадал в тюрьму за кражу батона хлеба, и советскому фантазийному фильму «Человек-амфибия» с красивым и романтичным артистом Кореневым в главной роли.

Савелий в «Неуловимых» играл небольшую роль, но столь ярко, столь точно и характерно вошел в образ трусливого и богобоязненного белого солдата, что его слова, по существу не относящиеся к нашей жизни, вошли в ее словесный обиход: «А вдоль дороги — мертвые с косами стоят!» Может, зрители понимали эти слова аллегорично, думали, что вдоль пути их жизни стоят живые и опасные люди с настоящими косами. Может, у каждого человека возникали с этими словами другие ассоциации, сказать трудно, но ясно, что Савелий нашел в этом образе ту черту народа, которая была близка и понятна каждому человеку. Популярность его достигла апогея. Как вспоминает артист Театра миниатюр, а позднее — театра «Эрмитаж» Эрик Арзуманян: «Стоило Савелию выйти на улицу, как его окружала толпа. Столь полюбившееся людям лицо, может, было только у Аркадия Райкина, Леонида Утесова, Игоря Ильинского, но удивительная для популярного актера демократичность Савелия покоряла буквально всех людей».

На мой взгляд, широта и открытость его души со временем сыграют с ним злую шутку. Райкин, выходя на улицу, надвигал на глаза шляпу, чтобы его не узнавали, а с Савелием люди вели себя панибратски, что рано или поздно должно будет ему надоесть и даже раздражать. А тогда он, еще молодой, считал, что счастье буквально привалило к нему, и купался в нем, забыв, как трудно, до пота работал над рассказом Василия Шукшина «Ваня, как ты здесь?», что лишь с четвертого варианта его инсценировка понравилась партнеру по театру Алексею Горизонтову и режиссеру Нине Городецкой.

После «Неуловимых» Савелий стал кассовым аншлаговым гастролером, но не носился по стране, как другие артисты, ставшие популярными после фильма о неуловимых. Савелия удивил режиссер Кеосаян, внезапно собравшийся уезжать в Ереван.

— Зачем вы уезжаете? — выпучив глаза, спросил у него Савелий. — Будете снимать новые фильмы! Вас завалят предложениями!

— Я показал, что могу работать, и неплохо, — сказал режиссер, — ведь многие коллеги считали меня неспособным режиссером или в лучшем случае — неудачником. Я доказал им, что могу снимать картины не хуже, чем они. А доказывать это всю жизнь — не собираюсь. Жизнь состоит не только из работы, — многозначительно заметил Кеосаян.

— Разве? — удивился Савелий. — Ведь люди получили много радости от вашего фильма!

— Значит, я тоже заслужил право на свою радость, — вздохнул Кеосаян, — поеду на родину, куплю дом, поживу среди любящих меня сородичей, буду беседовать с ними, проводить вечера, петь народные песни…