Савелий Крамаров. Сын врага народа

— Нет, — качает головой Савелий, — я уезжаю потому, что в детстве испытал то, что не пожелаешь даже врагу. Впрочем, я сам был сыном «врага народа». Неимоверная тяжесть детства гонит меня отсюда. Я не хочу, чтобы дети, если они у меня появятся, испытали то же самое. А это может случиться. Ведь я отныне странный странник. Загадочные мужчины нравятся женщинам. Не только в России. А здесь, сейчас? При своей грандиозной славе я не могу даже сниматься в кино. Меня гонят отсюда… Мне надоели роли идиотов. Всякая пьянь при встрече бросается ко мне и панибратски обнимает меня, как своего, как тупого пьянчужку. Я — другой человек, Эрик. Ты это знаешь. Я многое люблю здесь, я вырос на этой земле, но она словно горит под моими ногами, гонит меня аж за океан. Может, там повезет страннику?

Последний звонок Савелия. Голос его бодр. Видимо, бодрым и неунывающим он хочет остаться в моей памяти.

— А как твои вещи? — интересуюсь я.

— Антиквариат таможня не пропустила. Я оставил его Маше, хотя она уже замужем.

— Было удобно?

— Варлен, ты же знаешь, что у меня не было другой жены и нет. Прощай, дорогой, за все тебе спасибо! — еле доводит до конца он наш последний разговор.

Мне тоже трудно говорить с Савелием. Нечто больше дружбы и творческого общения связывало нас.

И мы тогда знали только одно, что люди, покидающие страну, уезжают навечно. Поэтому в машине у Шереметьева, за час до отлета самолета, сидят Савелий, Маша, Ахмед Маликов, Неля и Оскар Волины и все плачут, горько и обреченно, не скрывая слез.

Савелий становится странником

Вид у авиапассажира Савелия Крамарова был весьма непрезентабельным. Чего стоила одна заштопанная кепка. Уезжает совершенно нищий человек — можно было подумать. Никто не знал, что в этой кепке он снимался в своем любимом фильме: «Друг мой, Колька!» И она служила ему своеобразным талисманом. С ним было два полупустых чемодана, где находились пара концертных рубашек, галстуки, лакированные туфли, рубашка и брюки на каждый день и, разумеется, зубная щетка и паста. Но вскоре один из мальчишек, разгуливающий по проходу автосалона, разглядел под заштопанной кепкой, надвинутой на лоб дремавшего человека, популярного актера Савелия Крамарова. Слух об этом мгновенно облетел самолет. Понурые, расстроенные люди, еще час назад потерявшие родину, которая была им матерью и мачехой, оживились: с ними летит сам Савелий Крамаров! И не на гастроли, а, как и они, навечно, будет жить в другой стране.

Значит, не так страшна эта новая жизнь, если ее выбрал их любимец. Ему как артисту местная еврейская община, конечно, окажет предпочтение, но мысль о том, что где-то рядом будет Савелий Крамаров, согревала их души.

Если бы вместо него в самолете сидел не сходящий с телеэкрана певец, то они поняли бы, что он — любимец властей — едет обслуживать с концертами контингенты советских войск в Европе и ему нет никакого дела до сидящих в самолете людей, поскольку они не будут его зрителями, а Савелий Крамаров — добрый человек и улыбается так, что из сердца уходит самая глубокая тоска.

Загудевший авиасалон разбудил Савелия. Он отстегнул привязные ремни, приподнялся с места и услышал: «Шалом, Савелий!» А затем услышал дружные аплодисменты. Это были его первые аплодисменты за границей. И они подняли его настроение и настроение пассажиров. По салону самолета забегали стюардессы и переодетые в стюардов чекисты, обеспокоенные необычным поведением пассажиров, не удрученным и грустным, а веселым, словно впереди их ждали райские кущи.

Тридцать первого октября 1981 года самолет приземлился в Вене. Здесь его встречал импресарио Виктор Шульман. Они обнялись. Савелий — от души, крепко, Виктор — формально и настороженно, точно еще не зная, какие сборы сделает Савелий. Виктор накормил Савелия, снял ему номер в гостинице, чтобы он выспался после перелета. Но, увы, сон не принес Савелию желанной бодрости. Снились страшные рожи чекистов, проверяющих паспорта у зрителей, идущих на спектакли Театра отказников. Кагэбэшников не смущали даже вызванные Савелием иностранные журналисты, фиксирующие происходящее на видеопленку Затем возник восседающий почему-то на высоченном стуле директор «Мосфильма» Сизов, методично швыряющий в Савелия острые, как камешки, слова-угрозы: «Заберите визу на выезд! Немедленно! И вы получите звание народного артиста! И перестаньте мотаться в синагогу! С сегодняшнего дня! Не разыгрывайте из себя верующего! Это вам не поможет!» Савелий хотел сказать, что он действительно искренне верит в Бога. И поможет в жизни ему не Сизов, а Бог, но язык то ли от волнения, то ли от страха прилип к гортани. Сизов спрыгнул с высоченного стула, неудачно упал и забился в конвульсиях. Савелий выскочил из его кабинета и проснулся. Он тогда не знал, что Сизов был уверен, что Савелий не откажется от его предложения, и уже был подписан приказ о новом звании и долго лежал на столе кинобюрократа даже после отлета Савелия, который никогда в жизни не узнает о том, что официально был народным артистом СССР, пусть несколько недель, но был.