В своих картинах Савелий отображал время, в которое он живет. В этом смысле он воспринимал жизнь как журналист. Если его увлекала какая-нибудь идея, он ее долго вынашивал, прикидывал в уме различные композиции, потом молниеносно за день, за два писал картину. Для художника это очень быстро. Он не придавал значения мелочам, тому, как прописана та или иная деталь. Важно было перенести идею на холст. То, что его волновало в данный момент, то он и выплескивал на картину. Савелий был замечательный колорист, у него богатый живописный язык от открытого цвета до нежнейших переливов, наполненных горячими и холодными рефлексами. Это хорошо видно в его пейзажах. Он мог писать красивые интерьерные вещи. Но это был не его путь, он поставил перед собой другую задачу. Искусство стало исчерпывающим содержанием его жизни. Благодаря ему он достиг своей главной, сокровенной цели — подчинить свое существование чему-то высшему, стоящему над обыденностью мира, в котором он жил. Он считал, что если заведет семью, то ему придется разбрасываться, обеспечивая жену и детей, и он не сможет все силы отдавать искусству. Он вел довольно аскетический образ жизни, многого себе не позволял, а все силы и средства вкладывал в живопись. Это и покупка холстов, красок, подрамников, организация выставок, творческие поездки и многое другое. Все это недешево. При всем аскетизме он был очень щедрым, благодарным человеком. Если кому-то искренне нравилась его работа, он снимал ее со стены и дарил. Он обижался на меня за то, что я не никогда не просила подарить мне что-нибудь из его работ. Но мне было жаль разрушать целостную коллекцию его картин. Коммерческая сторона искусства Савелия мало заботила. Он понимал, что эти картины непродаваемы, что никто не будет покупать такие серьезные работы. Но, с другой стороны, был убежден, что его работы нужны. Когда начались гласность и перестройка, у него пошли одна за другой выставки в ЦДХ и во многих других залах. И, судя по отзывам зрителей — думающих зрителей, такие работы были интересны. Ну, а были и такие посетители, которые проходили мимо. Им нужны были пейзажи, натюрморты, что-нибудь радующее глаз, и не более того. Савелий писал для думающих людей.
Обаяние Савелия, как мне думается, лежит в цельности его сложной личности. Его человеческая сущность не отделима от творческой, и его образ жизни полностью обусловлен методом работы. Себя он подчинил искусству, а искусство преобразовало его по своему образу и подобию. Это своего рода сообщающиеся сосуды. Савелий не был законсервированной, раз и навсегда сформированной личностью. Это был живой, творческий, пульсирующий организм. Он менялся вместе со временем. На мой взгляд, он ценен тем, что отразил миг нашей жизни. Это уже не вернется. Каждый художник пропускает увиденное через себя и выражает свой индивидуальный взгляд на те или иные события. Кто-то другой прожил тот же отрезок времени, но видел его по-другому. Потом это все вместе и создаст более полную реальность. Вначале Савелий писал вещи философского содержания, затем — в большей степени социального. Когда он поехал поработать в Италию и Испанию и оказался в другой среде — тихой, благополучной, радостной, то на него эта атмосфера подействовала совершенно иначе. Ему не захотелось выступать с протестом. Против чего там выступать? И это сразу отразилось на его творчестве. Он написал целую серию картин, сделал выставку и выпустил каталог. Его итало-испанский альбом — красочный, оптимистичный, жизнелюбивый. Хотя, когда он посмотрел музеи современного искусства в Италии и Испании, то был очень разочарован. Все, что могли, их художники создали раньше. Сейчас уже идут перепевы. Это у нас еще можно создавать что-то новое. Здесь бурные события, страсти. Здесь рай для творческого человека.