Савитри. Легенда и символ

Которая за ним, казалось, захлопнулась, широкая, интенсивная,

Бессловесная санкция из челюстей Ночи.

Не ответила Женщина. Ее высокая душа обнаженная,

Смертности пояс сорвавшая,

Против колеи закона и неизменной судьбы

Поставила в своей абсолютной воле первозданную силу.

Неподвижная, как статуя на своем пьедестале,

Одна в молчании и открытая ширям

Напротив немых пучин полночи, впереди громоздящихся,

Колонной огня и света она поднималась.

Конец первой песни

Песнь вторая Путешествие в вечной Ночи И голос Тьмы

Какое-то время на холодном краю Ночи ужасном

Все стояли, словно мир обречен был на смерть,

И ждали на безмолвной вечной границе.

Небеса склонялись к ним, как облачный лоб

Угрозы, через смутную и безгласную тишь.

Словно мысли немо стояли на грани отчаяния,

Где глубины последние ныряют в ничто

И последние грезы должны кончиться, они медлили; впереди

Был мрак, подобный тенистым крыльям, позади — бледный,

Безжизненный вечер, словно взгляд мертвеца.

По ту сторону — голодная ночь ее душу желала.

Но спокойный в своей одинокой нише силы, что жила в храме,

Неподвижный, ее огненно яркий дух, безмолвный и выпрямившийся,

Горел как пламя факела из окон комнаты

Напротив мрачной груди темноты.

И Женщина первая бросила вызов Пучине,

Дерзая путешествовать через вечную Ночь.

Укрепленная светом, она дала своей ноге погрузиться

В ужасную бесцветную пустоту;

Бессмертный, неиспуганный дух ее встретил

Безжалостной непроницаемой пустыни опасность.

На чернильной почве ночи они шевелились, формируя

Свое мистическое движение по ее человеческой поступи,

Плывущее движение, дрейфующий марш,

Словно фигуры, скользящие под закрытыми веками:

Все, как в грезе, шли, плавно скользя, все дальше.

Каменных ворот тяжелые створки были оставлены сзади;

Словно через проходы отступавшего времени

Нынешнее и прошлое в Безвременье падало;

Арестованное на краю авантюры неясной

Будущее, утопленное в небытие, кончилось.

Среди разрушающихся форм они неясно кружились;

Блекнущие преддверия мрачного мира

Их получили, где они, казалось, двигались, оставаясь

Неподвижными, никуда не продвигаясь, но куда-то при том проходя,

Немая процессия неясной картиной бежала,

Не сознательные форы, по сцене реальной идущие.

Мистерия безграничности ужаса,

Собирающая свою голодную силу огромная, безжалостная пустота

Окружила своими глубинами беззвучными медленно,

И чудовищная, пещеристая, бесформенная глотка

Поглотила ее в свою тенистую душащую массу,

Свирепая духовная агония грезы.

Занавес непроницаемого страха,

Тьма повисла вокруг ее клети чувства,

Как когда деревья превращаются в тенистые пятна

И последний дружеский отблеск гаснет

Вокруг вола, что в лесу связан

Охотниками, скрытыми в ночи наполненной.

Мысль, что в мире старалась, здесь была аннулирована;

Свое усилие жить и знать мысль отвергла,

Убежденная, наконец, что ее никогда не было;

Мысль погибла, вся ее греза действия кончилась:

Этот сгустившийся шифр своим темным был результатом.

В удушающем стрессе этого громадного Ничто

Разум думать не мог, дыхание — дышать, душа –

Помнить или себя чувствовать; она казалась

Пустой бездной стерильной пустоты,

Нулем, не помнящим суммы, им завершаемой,

Отрицанием Создателя радости,

Не спасенной ни широким покоем, ни глубиной мира.

Все, что претендовало здесь быть Правдой и Богом,

Сознающим собою, обнаруживающим Словом,

Созидательной радостью Разума,

Любовью, Знанием, восторгом сердца, здесь опускалось

Необъятным отказом вечного Нет.

Как тает золотая лампа во мраке,

Уносимая вдаль от желания глаз,

Так в тени исчезала Савитри.

Там не было направления, ни пути, ни конца или цели:

Не видя, она среди пучин бесчувственных двигалась

Или ступала через некую великую, черную, неведающую пустошь,

Или кружилась в немом вихре встречных ветров,

Собранных титаническими руками Случайности.

Здесь, в ужасной Обширности, никого с нею не было:

Она не видела больше неясного ужасного бога,

Ее глаза потеряли Сатьявана их светлого.

Но ее дух не слабел, а держал

Более глубоко, чем могут ограниченные чувства,

Что хватают внешнее и находят, чтобы терять,

Свои объекты любви. Так, когда на земле они жили,

Она ощущала его, блуждающего по полям, полям,

Что были сценою в ней, ее существа перспективами,

Раскрывавшими их секреты его поиску и его радости,

Ибо ревнивой сладости в ее сердце,

Какое бы счастливое пространство его возлюбленные ноги

Не предпочли, должно было тотчас ее душою,

Бессловесно его поступь чувствующей, его тело обнято.

Но сейчас молчаливая бездна между ними легла

И она в бездонное одиночество падала,

Даже из самой себя выброшенная, от любви отдаленная.

Долгие часы, что долгими стали с тех пор, как медленное время

Измерялось пульсом боли души,

В нереальной тьме, пустой и унылой,

Она путешествовала, по трупу жизни ступая,

Затерянная в слепоте угасших душ.

В муке пустоты одинокая,

Она жила вопреки смерти, она все еще побеждала;

Тщетно ее могучее существо угнеталось:

Ее тяжелая, долгая монотонность страдания

Медленно от своего мучения себя уставала.

Сперва слабый негаснущий проблеск,

Бледный, но бессмертный, во тьме замерцал,

Словно память вернулась к духам умершим,