Савмак. Пенталогия (СИ)

  - От Палака вы уже знаете, что сказал лекарь-грек. Мой земной путь - хвала Папаю! - подошёл к концу... Совсем скоро я ступлю на дорогу к небесным кострам предков и надеюсь... одна из вас отправится туда вместе со мной.

  - Я с радостью уйду вместе с тобой, мой возлюбленный господин! - в один голос воскликнули обе женщины, а затем Аттала, приблизив покрытое морщинами лицо к лицу мужа, тихо добавила:

  - Смотри, Скилур, - мои глаза сухи. Я не лью горькие слёзы перед разлукой, как бывало прежде, а радуюсь, потому, что скоро отправлюсь бок о бок с тобой в страну предков и вновь увижу и обниму наших детей, ушедших туда раньше нас. И больше никто не разлучит меня с тобой. Я давно, ещё с первой нашей ночи, решила, что не останусь на этом свете без тебя.

  - Хорошо, Аттала. Ты моя первая жена, и я буду рад видеть тебя хозяйкой... в моём подземном доме.

  - А я, мой любимый господин?! - воскликнула сквозь заливавшие её слёзы младшая жена Опия. - Я тоже не останусь здесь без тебя!

  - Нет, Опия! - обратив к ней лицо, повелительно возразил Скилур. - Ты должна остаться среди живых. Твоё время ещё не пришло.

  - Нет, Скилур, нет! - рыдала, целуя его руку, безутешная Опия.

  -Ты ещё молода. Ты мудра... Я хочу передать царскую булаву Палаку... А он ещё слишком молод и горяч... Ему нужна будет твоя мудрость, твой опыт, твоя материнская верность... Ты должна остаться с нашим сыном, чтобы уберечь его от ошибок молодости. Ты поняла меня, Опия?

  - Да, - едва слышно выдохнула Опия, покорившись, как всегда, мудрой воле мужа-царя.

  - Ты должна помочь Палаку и его жёнам вырастить наших внуков... А мы с Атталой и другими моими жёнами, ушедшими раньше нас, подождём тебя там... Разлука пролетит быстро - не успеешь оглянуться...

  - Да, мой господин.

  - Добро... Поклянись сейчас жизнью наших детей, что не нарушишь мою волю и не поспешишь вслед за мной и Атталой к предкам, а будешь жить здесь на земле... сколько отмерено тебе нашими богами.

  - Клянусь здоровьем и жизнью наших детей и внуков, что исполню твою волю, мой муж и господин, - тихо, но твёрдо произнесла слова клятвы Опия, смахнув со щёк последние слезинки и неотрывно глядя на пляшущее в зрачках Скилура пламя светильников. Последние её слова потонули в ужасном раскате грома, расколовшем небо, казалось, прямо над шатром, заставив Опию испуганно вздрогнуть.

  В этот миг в шатёр ворвался Палак.

  - Отец! Позволь слугам снести тебя вниз - на нас надвигается буря!

  Следом вошли Сенамотис и Посидей. Скилур велел Аттале взять его чашу с греческим зельем и идти в свою опочивальню, а Опию и дочь отослал в их покои. Когда женщины, пятясь, вышли, царь с помощью сына и Посидея поднялся с постели, держась ладонями за их плечи, медленно вышел из шатра, подошёл к южному краю крыши, и несколько минут смотрел на грохотавшую уже над ближними отрогами грозу и на свою столицу, выглядевшую пустой и мёртвой в частых, ослепительно-ярких вспышках небесного огня.

  Наконец, старый царь обессилено опустился в принесенное слугами кресло, и двое крепких скифов (а царю в его дворце служили только природные скифы) отнесли его в спальные покои Атталы, тогда как другие слуги стали поспешно разбирать и сворачивать царский шатёр.

  Велев Палаку созвать во дворец к завтрашнему утру его братьев и всех находящихся сейчас в столице царских родичей, вождей, скептухов, тысячников и сотников царских воинов-сайев, Скилур отпустил его. Взяв из рук Атталы свою серебряную чашу, царь выпил до капли греческое зелье.

  - Грек обещал, что оно уймёт боль и поможет мне уснуть, - сказал он жене. - Посмотрим.

  Аттала бережно уложила мужа в свою одинокую постель, а сама опустилась в кресло стеречь его сон.

  - Нет, Аттала. Приляг рядом со мной, - попросил Скилур. - Отныне мы опять всегда будем вместе, как в дни нашей молодости. Помнишь?.. И вели служанке унести светильник...

  Сняв с головы убрус, Аттала бочком легла возле мужа, уже много-много лет не бывавшего на этом ложе, прижавшись сморщенным пергаментным лбом к его плечу.

  Старая служанка царицы, бесшумно пятясь и вытирая свободной ладонью слезящиеся глаза, вынесла за дверь тяжёлый бронзовый светильник, оставив наедине счастливых, как в далёкой юности, супругов, только что заново соединённых навек самою смертью.

   2