Савмак. Пенталогия (СИ)

  С самого выезда из ночного табора никто из напитов не произнёс и слова - все хранили подобающее случаю скорбное молчание: даже кони, будто чувствуя людскую печаль, не ржали и переступали копытами тише обычного. Смоченная ночным дождём дорога не клубилась пылью, и голова колонны, с плывшим впереди неё царским бунчуком, была хорошо видна в голубом сиянии очистившегося от вчерашних унылых туч неба.

  Савмак, вытянув тонкую шею, устремил взгляд поверх покрытых островерхими башлыками голов старших на плотно завешанные задки и высокие дуговидные крыши катившихся в нескольких сотнях шагов впереди женских кибиток, в одной из которых ехала его знакомая царевна - красавица Сенамотис. Сжимая правой рукой золочёную рукоять подаренного ею акинака (великолепный меч - подарок царевича Палака - тоже был при нём, висел у левого бедра), Савмак вместо того, чтобы, как все остальные, скорбеть об осиротившем свой народ царе Скилуре, куда больше переживал о том, что царевна, должно быть, рассержена на него за то, что он не привёз ей шкуру убитого им чёрного волка сам, как обещал. Наверное, царевна теперь презирает его, как лгуна, полагал Савмак, и щёки его вспыхивали румянцем стыда под коркой засохшей крови.

  Окидывая время от времени тревожным взглядом сплошь покрытые пожелтевшим лесом склоны и вершины тянувшейся справа за узкой рекой горной гряды, он думал о том, что хорошо бы, если б сейчас на кибитки царевен вдруг напали тавры. Застигнутая врасплох охрана сперва растеряется, но потом, конечно изрубит и перестреляет всех нападавших и защитит от них золотую царскую повозку, царицу и царевен. И только один из разбойников - самый ловкий и сильный, - закинув за спину одну из женщин, успеет перебежать через бурный речной поток и с проворством горного козла полезет со своей беспомощной пленницей на горную кручу. Среди мечущихся, не зная как спасти царевну, воинов, Савмак один не потеряет головы в поднявшейся панике. Стремголов соскочив с Ворона, он перебежит, прыгая с валуна на валун, бурлящий поток, и быстро вскарабкается по узкой расщелине на высоченный отвесный утёс. Внезапно выскочив с другой стороны и не дав похитителю, считавшему себя уже в безопасности, опомниться, он вонзит ему в сердце кинжал Сенамотис, выхватит у него из рук перепуганную скифянку и ударом ноги столкнёт обмякшего разбойника с утёса в реку. И тут только, отведя длинные соломенные волосы от лица бессильно упавшей с его объятия девушки, он увидит, что это Сенамотис.

  Взглянув на своего спасителя, она сперва сильно удивится, затем обовьёт его шею руками и, приблизив подрагивающие губы к его губам, шепнёт, что больше не сердится на него, что своей отвагой он добыл её прощение и любовь. Она захочет поцеловать его, но тут он заметит на горном склоне за её спиной мелькающих между деревьев и камней тавров в серых волчьих шкурах. Решительно разомкнув на своей шее руки Сенамотис, он снимет висящий на плече аркан (который не забыл прихватить, соскакивая с Ворона), мигом затянет петлю на её тонкой талии и, упёршись скификом в острый край утёса, быстро спустит её прямо в руки стоящих внизу в пенном речном потоке телохранителей. Когда царевна окажется в безопасности, он сбросит бесполезный теперь аркан вниз и повернётся спиной к краю утёса, крепко сжимая в правой руке палаков меч, а в левой - кинжал Сенамотис. Спасаться самому будет поздно: лохматые, зверовидные тавры с оскаленными лютой злобой лицами уже здесь и готовы все разом наброситься на него...

  - Смотрите - тавры! - вырвал Савмака из плена сладостных мечтаний возглас Скиргитиса, ехавшего перед ним крайним справа.

  Вздрогнув всем телом, Савмак, как и все, кто ехал рядом, устремил тревожный взгляд направо и вверх, куда указывал плетью Скиргитис. Там, на краю прямовисного речного обрыва, за которым уходил дальше в небо поросший золотисто-зелёным лесом склон массивной горы, застыли, опершись на дубины и копья, три десятка длинноволосых, закутанных в серые, чёрные и бурые звериные шкуры хозяев здешних лесов и гор, которых скифы считали скорее дикими зверьми, нежели людьми. Один из них, по всей видимости, вождь, горделиво поблескивал золотым скифским поясом и мечом, снятыми, должно быть, с убитого когда-то из засады знатного скифа. Стоя на недосягаемой для скифских стрел высоте как раз напротив того места, где узкая долина Напита раздвигалась в вытянутую на северо-восток к Хараку широкую котловину, тавры бессильно провожали алчущими глазами тяжёлую золотую колымагу скифского царя, покрытые красными шкурами колёсные дома женщин царя и нескончаемый, как река, поток его конных воинов.