Савва Мамонтов

— Под окном Софьи трое висело или даже четверо, а всего в монастыре, куда ее заточил Петр, повешено было, не соврать бы, двести пятьдесят человек… Тоже картина. У меня все живы! Оттого и страшно. В тот день как раз, когда я мелком-то нарисовал, Павел Михайлович смотреть приезжал. Он даже испугался, глядя на повешенного… С понятием человек.

Василий Иванович спохватился: один он говорит… Савва Иванович понял его и чокнулся бокалами.

— Ходят слухи, вы теперь не показываете своих новых картин?

— Не показываю. Только не картин, а картину. Я долго пишу, — и опять разоткровенничался. — Сглаза боюсь. В прошлый раз, как стрельцов писал, чуть Богу душу не отдал. Ветер, дождь… Пальтишко легенькое было, а я телеги писал, грязь на колесах, дуги… Словно дуг этих для меня и не было ничего важнее.

— А может, и так, — сказал Репин. — Убери у твоего солдата, что стрельца ведет, блеснувшую шпагу — полкартины как не бывало. Ибо деталь!

— Деталь! Два месяца я лежал в горячке. Кумысом только и спасся в Самарских степях. Что это все обо мне!.. Баха бы теперь послушать.

— О ком же еще нынче говорить, — возразил Репин. — У тебя день рождения. Савва Иванович, поглядите вы на этого скромника. Ведь ему сразу две награды пожаловано: «Анна» и золотая медаль на Александровской ленте. За храм Христа Спасителя.

— Третьей степени моя «Анна», — сказал Суриков.

— Дворянство дает 1-я степень, — возвел глаза к потолку Репин, — но лиха беда начало.

— А зачем мне дворянство?! — У Сурикова даже брови сошлись. — Я — казак. Мой дед Александр Степанович полковой атаман. Суриковы с Ермаком в Сибирь пришли. Красноярский острог закладывали и в нем же бунтовали. Суриковы, Илья да Петр, названы среди воровских людей, с царскими воеводами за правду бились. У нас в Сибири своя старина и своя честь… Я, к примеру, с Многогрешными учился, с потомками гетмана.

Савва Иванович улыбался, и Суриков улыбнулся.

— Расшевелили… Ты, Илья, меня не замай!

— Да я ведь тоже казак!

— Сибирские казаки — особая стать, — и такая гордость в глазах Василия Ивановича полыхнула, куда дворянской.

— За «Меньшикова в Березове»! — поднял тост Савва Иванович.

Суриков так и подскочил:

— Знаете?!

— Как мне теперь не знать. Не положено. Ко мне аж барышень привозили: «Хороша ли?» Скажу «хороша», так и хороша.

— Я про вас мало знаю, — сказал Суриков, — а вот Павел Михайлович ужасно глазаст. Ни одной стоящей картины не упустит, хотя стоящих-то по великому счету — одна и есть в русской школе: «Явление Христа народу». Вот за кого выпить не грех. За Иванова, за славу его вечную. За вечное его учительство!

12

На Передвижной выставке в 82-м году Васнецов выставил «Витязя на распутье». Пророческая картина.

Птенцы гнездовья Мамонтова вставали на крыло. Репин, хоть и снял дачу в Хотькове, но дорогу себе избрал прямоезжую, как стрела, — в Петербург.

Прахов накрепко оседал в Киеве.

Васнецов писал своих огромных богатырей 295,3 х 446. Он и сам не ведал, что тоже на перепутье, что перед ним две дороги: одна в «Каменный век», другая в святой Киев. И выбора не будет, но он пройдет обе эти дороги.

Поленов привез из Палестины множество этюдов: «Храм в Эдфу», «Храм Изиды на острове Филе», «Харам-эш-шериф. Мечеть Омара». «Харам-эш-шериф. Часть дворика», «Парфенон», «Эрехтейон. Портик Кариатид». Этюды эти Василий Дмитриевич показывал у Мамонтовых, но выставил только в 1885 году. Илья Остроухов позднее скажет о том восторге, который испытывали он и его друзья-художники: «Поленов в этих этюдах открывал русскому художнику тайну новой красочной силы и пробуждал в нем смелость такого обращения с краской, о котором он раньше и не помышлял».

Сразу после возвращения в Москву Василию Дмитриевичу предложили вести в Московском Училище живописи, ваяния и зодчества пейзажный класс и класс натюрморта вместо Саврасова. И Поленов предложение принял. Занять надо было себя. Климентова, пока он одолевал горы и пустыни, вышла замуж за человека с положением, за чиновника высокого ранга, за Муромцева.

Для Абрамцева 1882 год трудовой. Перестраивали сенной сарай под мастерскую для Васнецова, для многосаженного «Каменного века».

В середине апреля установили в церкви иконостас, но было сыро, работы отложили до тепла. Тепло пришло в июне. Тогда и написала Вера Алексеевна Репина образ «Вера, Надежда, Любовь и матерь их Софья», Неврев — «Николу Чудотворца». Поленов на Царских вратах — «Благовещение».

Церковь освятили в июле.

Первым большим священным действом было здесь венчание Василия Дмитриевича Поленова и Натальи Васильевны Якунчиковой. Бедная Наташа пять лет ждала своего счастья. Ее молитвы были услышаны, и 6 сентября Василий Дмитриевич встал с нею перед алтарем и священником. Одного не пожелал, чтоб венец над ним держали. Венцы были сделаны по его рисункам, копия древних. И свой венец он надел на голову.