Савва Мамонтов

— Это что же вы делаете? — сказал он мне. — Чересчур ярко.

— Нет, так надо, — сказал Поленов, — я сам сначала испугался».

Молодые художники видели мир молодыми глазами. То, что их учителям казалось чересчур ярким, для них было недостаточно солнечным. Им нужен был иной свет, иной звук красок. Через полгода Коровин для оперы «Лакме» напишет деревья синими. Мамонтов ужаснется:

— Разве бывают деревья синими?

Иностранные артисты будут удивляться, пожимать плечами, но Поленов декорации одобрит, а критика даже и не разглядит, что деревья синие. В рецензии газеты «Театр и жизнь» читаем о «Лакме»: «Декорации, работы художника г. Коровина, и костюмы художественно прекрасны. Такая постановка по роскоши и знанию может считаться почти образцовой».

8

17 марта Частная опера проняла слушателей ораторией Россини.

1 апреля с грандиозным успехом прошла «Аида». Партию Аиды исполнила Ремондини, Амнерис — Любатович.

21 апреля в сборном спектакле был дан второй акт «Вражьей силы», где пели молодой Державин, Любатович и, главное, Леонова — ученица Глинки, друг Мусоргского.

У Мамонтова вся жизнь сосредоточилась на театре, а его друзья-художники шли к своим вершинам, и кто-то из них достигал вершин, но кто-то обнаруживал: истина в туманной дали, и надо снова отправляться в путь, еще более сложный и рискованный, выше, выше.

Начало 85-го года было радостным для Валентины Семеновны Серовой. Большой театр поставил «Вражью силу» и приступил к репетициям ее собственной оперы «Уриель Акоста». Валентина Семеновна писала своей сестре Аделаиде Симонович: «Вчера была первая оркестровая. Такого страху я в жизни не испытывала. У меня запрыгали какие-то круги темные перед глазами. Я замерла от первого звука оркестра…» Из другого ее письма узнаем, чем в марте 85-го года был занят Поленов. Василий Дмитриевич, видимо, дал себе отдых от большой картины. Валентина Семеновна сообщает родственнице: «Антокольский вчера (среда) уехал в Петербург и остановился у Мамонтова. Тоня знает его квартиру… Скажи Тоше, что Поленов мне делает рисунок для синагоги. Познакомилась я с Суриковым, он мне очень понравился…»

В конце года от бодрого настроения Валентины Семеновны не останется следа. Отношения с сыном обострятся до крайности. Тоша, разочаровавшись в Академии, решил покинуть ее. Как было матери не впасть в отчаяние от такой несерьезности сына. «Я боюсь, что и Тоня станет во враждебный лагерь, — писала она родственнице. — Я ему предлагаю два выбора: или строгую жизнь со мной и Академией, или дилетантскую, разгильдяйническую жизнь с разными погрешностями, которые его характеризуют, — тогда пусть он не живет со мной! Я не хочу нянчиться и не хочу прощать распущенности…»

Дело, разумеется, было не в трудном возрасте юного Серова, не в его шалопайстве, но в тяге к самостоятельному творчеству. Учеба уже не открывала в нем его же способностей и дарований… Молодости свойственно преувеличивать свои знания и умения.

Для Виктора Михайловича Васнецова 1885 год — год успеха и перемен в жизни и в творчестве. Началось с приезда Александра III в Москву, на открытие Исторического музея. Осмотрев «Каменный век» с большим вниманием, государь спросил у свиты:

— А кто автор этого замечательного произведения?

— Васнецов.

— А почему его нет в этой зале?

Оттертого в дальний уголок художника тотчас сыскали и поставили перед монархом.

— Помните, как я был у вас в мастерской в Париже? — изумив Виктора Михайловича и сиятельную свиту, обрадовался Александр Александрович встрече. — Помните, как мне понравились ваши «Акробаты»? И нынче рад вашему успеху. Очень рад!

И пожал руку.

«Каменный век» понравился не только царю, но и простым посетителям Исторического музея. Художникам его работа казалась грандиозной.

Но что такое «Каменный век» по сравнению с громадой Киевского Владимирского собора? А в соборе уже ставили леса для художника Васнецова.

И все-таки в 85-м году громогласнее других была слава Репина. Он выставил на XIII Передвижной выставке картину «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года». Народ дал картине название попроще, не приметив некоего намека в авторском наименовании: «Иван Грозный убивает сына». А намек был. Репин начал своего Грозного в 81-м году. Он был в Петербурге, на открытии очередной выставки, когда 1 марта был убит царь-освободитель. Кровавое место, где революционеры уложили двадцать человек, Илья Ефимович посетил. Он вернулся с выставки домой, в Москву, но через несколько дней снова помчался в Петербург смотреть казнь. 3 апреля он был на публичном повешении убийц царя: Желябова, Перовской, Кибальчича, Михайлова, Рысакова… Рассказывая много лет спустя об этой казни, Репин вспоминал, что на Желябове были серые брюки, а на Перовской черный капор. 1581 год, хоть и далекая, но аналогия 1881 года. Не царя, разумеется, пожалел Репин, но неразумную молодость, пошедшую на убийство и погубившую самою себя.