Савва Мамонтов

Чижов главным инженером Троицкой железной дороги пригласил инженера Валериана Александровича Титова, человека уважаемого и знающего. Эксплуатацией ведал инженер Василий Александрович Шмидт, строитель и воспитанник Николаевской дороги. Опыт такого работника дороже золота, но у Саввы Ивановича на этот счет было свое мнение. Опыт хорош, если не тормозит дела чрезмерной въедливостью, если не пасует перед размахом планов. Поколение отца, Чижова, Шмидта через канаву за рублем не прыгнет, как бы копеечки не растрясти. Савва, однако, помалкивал, не хотел пугать стариков фантазиями, старался показать себя толковым исполнителем.

Осторожничать и в строительстве, и в эксплуатации дороги было отчего. Оснащенность путей, обслуга хромали на оба рельса. Без приключений царя не всегда могли доставить до места. Граф Витте, работавший на железных дорогах и одно время занимавший пост министра путей сообщения, вспоминал, как однажды на станции Бирзула поезд укатил, оставив своего главного пассажира. В другой раз, не доезжая Жмеринки, императорский состав сошел с рельсов, и Александр II пришел на станцию пешком.

— А кто нынче правит бал в нашем деле? — спросил Чижова Савва Иванович.

— Хищники, — ответил Федор Васильевич честно. — Самуил Поляков, Кроненберг, Блиох. Им подсвистывают Фелькерзам, Фельдман. Министр Бобринский это жулье не очень-то жалует, но у них не деньги — деньжищи. Чиновник, не берущий взяток, — существо зачумленное. Да и перепадает им, как шакалам, от пиршества львов. Княгиня Долгорукая тоже подношениями никогда не брезгует, если только подношение значительное.

— Кто же из русских-то, кроме Кокорева Василия Алексеевича, ворочает делами в железнодорожном бизнесе?

— Губонин. Этот и теперь выглядит, как мужик. Только пузо отрастил. Однако умен, хватку имеет мертвую. Кто еще? Барон Штенгель, фон Мек, барон Дервиз.

— Эти тоже русские?

Чижов засмеялся:

— Савва! Совсем еще недавно концессии на строительство железных дорог никто брать не хотел. Рассказывают, что прежний министр финансов Рейтерн, товарищ Дервиза по школе, едва уговорил его взять концессию на строительство Московско-Рязанской и Рязанско-Козловской дороги. Это потом уж Дервиз в охотку вошел, выпросил, выторговал концессию на постройку Курско-Киевской дороги. Был смел — вот и съел. До того богат, что пустился в чудачества. Купил замок в Италии. Держит оперу для одного себя. Старухе жене на званом обеде поднес на блюде миллион золотыми монетами. Поклонился ей за верность и при всех гостях просил оставить его ради молодых дам. Так что, Савва, глупости, интриг, подлости в мире железных дорог не меньше, чем в иных сферах российского производства, но, думаю, и не больше. Мой тебе совет: дело свое делай, а по сторонам не забывай поглядывать. Главное, не зарывайся, чтоб ненавистников не нажить.

— Я согласен, — сказал Савва Иванович, — будем делать наше дело спокойно. Но еще один вопрос: что из себя представляет — имею в виду подноготную — Главное общество Российских железных дорог?

— Химеру, — определил Федор Васильевич. — Все это спекулянтская затея и ограбление русского дурака. Среди учредителей главную скрипку поют иностранные банки, в основном, еврейские: Мендельсон — берлинский банк, Френкель — варшавский, братья Перейра — парижский, братья Беринг — лондонский, еще один парижский банк — Готгингера и Штиглиц — тут как тут, этот свой, петербургский. Беда ведь в том, что вкладывают иноземцы деньги неохотно, а барыши загребают и вывозят из России.

— Пора бы свои деньги иметь! — сказал в сердцах Савва. — Господи, не обделил же нас Бог умом!

— Вот и работай, чтоб за наш, за русский ум стыдно не было, — сказал Федор Васильевич без улыбки.

Мамонтов-старший был рад за Савву: коли умеет понравиться старикам, молодых обаяет без труда. Обаяние для делового человека оборачивается звоном лишних монет. Иван Федорович несколько отстранился от дел, давая Савве почувствовать самостоятельность. Настоящая учеба была впереди, и вдруг — обрыв.

«Раз 8 августа, — пишет в „Дневнике“ Елизавета Григорьевна, — дедушка приехал из Москвы, взял Дрюшу на руки, поехал кататься на коляске. Вечером собрал на балконе внуков — устроил фейерверк. На другой день захворал. По определению докторов М. Е. Мамонова и Соколова — воспаление брюшины. Болел десять дней и 19 августа… скончался. Дня за три к нему водили внучат прощаться. Увидев Сережу, сказал: „А Сережа в красной рубахе“. Похоронили в Алексеевском монастыре. Смерть повлияла на Ольгу Ивановну».

Чтобы смягчить душевное потрясение сестры, Савва Иванович отправил ее вместе с Елизаветой Григорьевной в Киев. Елизавета Григорьевна взяла с собой Сережу и Дрюшу. Читаем в «Дневнике»:

«В Киеве 1-ый раз, очень понравился. Погода дивная, ходили на Святой холм. Встретились там с Александрой Ивановной Карнович и ее дочерью Любой».

3