Савва Мамонтов

За ужином Валентина Семеновна пыталась обратить Савву Ивановича в серовскую семейную веру. Музыкальным богом Серовых был Вагнер. Александр Николаевич видел в Вагнере три ипостаси гения. Он называл Рихарда Вагнера первым мыслителем, первым поэтом и первым музыкантом своего времени.

— В Люцерне, у Вагнера, — вспоминала Валентина Семеновна, — мы засиживались допоздна, Тоша сидел вот так же, мышонком. Разговоры иногда были очень сложные, многочасовые, но они никогда не смаривали Тошу. Наоборот, чем жарче шел спор, тем острее сверкали глазенки. Ты помнишь Вагнера, милый?

Мальчик кивнул головой.

— Вагнер, глядя на Тошу, однажды сказал: «Да, эти русские имеют в себе невероятную энергию…» Уж не знаю, почему маэстро окрестил способность маленького мальчика сидеть и слушать — энергией, но Тоша поразил его. И не раз.

— Вагнер был прав, — сказал Савва Иванович. — Молчать, вбирая в себя, — это чисто русское качество, природное. Если бы нам только позволили молчать и слушать, мы бы давно превзошли все страны мира. Беда в том, что нас вынуждают отвечать на вопросы, а начав говорить, мы говорим, говорим и забалтываем большие дела, малые, великие… Потом находим себя на обочине старой, заброшенной всеми дороги. Это как в «Заколдованном месте» Гоголя.

— Не очень поняла, о чем это вы, — сказала Валентина Семеновна.

— Так, вообще, — усмехнулся Савва Иванович. — А каков Вагнер в общежитии?

— Хороший, думающий о своих знакомых человек. Не холодный. Однажды мы были приглашены к Рихарду на обед и опоздали до неприличия. Жили на высокой горе, Тоша спустился раньше нас и пропал. Кинулись искать — нет ни в городе, ни в парке, вернулись домой, а он на осле въехал обратно на гору и на нас — ноль внимания. Ни в какую не хотел расстаться с ослом! Только ради Евы и покинул своего ушастого друга. Дочка Вагнера была настоящая немочка, румяная, златокудрая. У них была игра с Тошей. Она держала собаку, которую звали Рус, а Тоша забирался на собаку и ездил. — Валентина Семеновна спохватилась: — Простите, что отвлеклась, но вот что могу прибавить к портрету Вагнера. Однажды он ужасно на кого-то рассердился и сказал: «Как много ослов в мире!» И тотчас погладил Тошу по голове: «Тебе-то они милы, мой юноша». Не забыл ослиного приключения… Когда Александр Николаевич умер, Вагнер признался в одном из писем, что дружба с Серовым была для него достоянием всей его жизни. Серов был верен Вагнеру. Во время гастролей Рихарда в Петербурге Александр Николаевич хлопотал о точности переводов арий, которые были выбраны для исполнения, искал подходящих певцов, музыкантов… Знаете, что сказал Вагнер о проникновении Серова в его, вагнеровскую, музыку: «Все мои стремления он понимал с такой ясностью, что нам оставалось беседовать только в шутливом тоне, так как в серьезных вопросах мы были с ним одного мнения».

Но Савва Мамонтов был далек от Вагнера и не воспринимал его музыку.

— Валькирии, Нибелунги, Бог с ним, с Вагнером, с немцами. — Савва Иванович пожал плечами. — Далеко это от меня. Кстати, в «Юдифи» у Серова увлечение Вагнером проглядывает там и сям. И потому давайте исполним «Вражью силу». Здесь Серов вполне Серов, без оглядки на своего кумира.

Вечер удался. Валентина Семеновна играла вдохновенно, Савва Иванович вдохновенно пел, а Тоша вдохновенно слушал. Это порадовало Валентину Семеновну. Она не узнавала сына. Ей казалось, что мальчик совершенно потерялся на абрамцевском приволье. За четыре дня он ни разу не потянулся к своему альбомчику. Городки, горелки, рыбалка, сражения, прятки…

— Я ни разу не видела книги в руках вашего Сережи, — сказала Валентина Семеновна. Елизавета Григорьевна ответила простодушно:

— Лето!

Наступило долгожданное для детей воскресенье. Солнце. Окно, закрытое марлей от комаров, распахнуто. Под окном пыхтение, царапанье — появляется голова Сережи.

— Тоша! Ты чего спишь? Плот уже почти готов. Ждать не будут.

Плот ни в чем не уступает челну Стеньки Разина. Великолепие самое разбойное. Ковры, вместо сундуков — корзины с яствами. По бортам — легкие белые табуретки. Посредине — скатерть-самобранка. А слуги все носят и носят: корзиночки, картоночки, кувшины. Завтрак будет общий, на воде.

Кто-то кричит филином. В красной рубахе появляется Савва Иванович. Атаман хлопает руками, как петух крыльями, и, вытянувшись по-петушиному, кричит звонкое:

— Ку-ка-ре-ку-уу!

Слуги мечутся скорее и скорее. Спохватываются, кричат друг на друга, бегут опрометью на кухню, еще скорее обратно.

— Ку-ка-ре-ку-уу! — кричит Савва Иванович во второй раз, и все торопятся взойти на борт.

Третий крик петуха — мужчины заработали баграми. Плот качнулся, поплыл под сень деревьев. Сережа прыгнул и сорвал ветку. И вот уже вся детвора, не зная, как иначе выплеснуть свою радость, прыгает, хватается за ветки, срывает листья. Плот проскочил стремнину и двинулся, раздвигая берега, в неведомую даль.

— Свистать всех наверх! — кричит Савва Иванович и первый занимает место возле скатерти-самобранки.