Сажайте, и вырастет

Я достал сигареты и закурил, но вокруг тут же раздался десяток тихих, полных надежды голосов:

– Покурим?..

Пришлось раздать всю пачку. Меня тут же пропустили без очереди. Озадаченный, я зашел за штору, поспешно излил в сортирную дыру накопившуюся жидкость, затем встал к умывальнику, обжег лицо холодной водой, выполоскал зубы.

Интересно, а что теперь? Чем я буду заниматься весь день – до того момента, когда опять смогу лечь, закрыть глаза и спрятаться от кошмара?

На обратном пути от умывальника мне преградил путь улыбчивый атлет, находившийся вчера возле Славы Кпсс. Запястья улыбчивого были изуродованы синяками и шрамами. Он представился:

– Я Джонни. Дорожник.

– Ага,– ответил я.

– Иди сюда. Расталкивая толпу – иногда бесцеремонно, иногда с вежливым восклицанием,– Джонни очень ловко обогнал меня, откинул занавеску и жестом пригласил за собой. Я нагнулся и влез. Внутри берлоги царили порядок и уют. Горела лампа под самодельным проволочным абажуром. На аккуратно застеленной койке сидел, по-турецки сложив ноги, Слава Кпсс.

Джонни запросто устроился рядом. Кивнув на меня, он сказал:

– Стесняется.

– Это ничего. Это ненадолго. Белесый, словно подземный гриб, тюремный сиделец подмигнул мне с ярким живым озорством.

– Ты как раз к обеду,– пригласил он. Вдруг мой нос уловил сильный аромат жареного.

Я задрожал.

Горячего мяса я не ел ровно столько же времени, сколько пребывал за решеткой. Восемь месяцев. С августа 1996-го по апрель 1997-го.

– Сколько я проспал?

– Какая разница? – философски ответил Джонни, опять раздвинув полные губы в улыбке.

– И все-таки?

– Ты зашел вчера после обеда. Проснулся – сегодня, тоже после обеда. Получается где-то двадцать часов.

Мне стало стыдно.

– Щетку, мыло, бритву – завяжи в отдельный пакет и здесь повесь,– простым голосом посоветовал Джонни. – В бауле их не держи. Это неудобно.

– И вообще, расслабься, – призвал меня Слава Кпсс. – Ты – среди своих. Давай, колбасу кушай...

Я вспомнил Толстяка, человека из прошлого, и засмеялся.

– Вот! – улыбнулся Слава. – Больше жизни, братан! Успокойся! Ты – в тюрьме! В Общей Хате! Все плохое, что могло с тобой произойти, уже произошло! Давай! С Богом!

Колбаса, жареная с луком, на сливочном масле, показалась мне изысканнейшим яством из всех известных в подлунном мире. Я проглотил три обжигающих куска, почти не жуя, заел хлебом и майонезом – и ощутил прилив сил.

Мы торопливо отобедали, отправляя в быстрые, наполненный слюной рты кусочки горячей, соленой колбасы, поспешно жуя, смакуя, глотая, всасывая соки, осаживая хлебушком; догнались крепким чаем с карамельной конфетой, потом закурили.

– А теперь,– произнес Слава заплетающимся языком,– можно и о серьезном поговорить. Не возражаешь?

Я пожал плечами.

Джонни спрыгнул с койки и вышел в проход, аккуратно задвинув за собой самодельную занавеску. Через миг потолок нашего купе поколебался – улыбчивый паренек устроился спать,– там же, где полчаса назад проснулся я. Тем временем Слава Кпсс зажег новую сигарету и вздохнул.

– Я много говорить не люблю. И не умею. Да это сейчас и не нужно. Ты сам все понимаешь. И видишь. Тюрьма. Теснота. Люди умирают. Менингит, желтуха, «тубик» – повсюду. Сто тридцать семь нас!.. Из них сто двадцать – нищие доходяги, наркоманы, бомжи, черти всякие, уроды, дебилы есть – сейчас их трое – в общем, контингент самый левый. Копейки ржавой нет. С ума сходим. Спрошу прямо: чем сможешь помочь?

– Деньгами,– твердо сказал я.

– Отлично,– кивнул мой собеседник. – Адвокат у тебя есть?

– Нет.

Слава крепко удивился.

– Как же ты без адвоката?

– На настоящего – денег нет, а бесплатный – мне не нужен.

– А говоришь, деньги есть...

– На адвоката – нет. Но в семье – кое-что осталось. Я решил так: пусть лучше деньги будут в кармане у жены, чем в кармане у адвоката...

– Благородно! – оценил Слава. – Сам понимаешь, я прошу не для себя. Лично у меня – всего в достатке. Я четыре года сижу – я все наладил. Чай с сахаром, сигареты с фильтром и так далее. Я прошу – для Общего!

Всякой копейке будем рады, братан! Видел, что за публика сидит? Один из десяти раз в три месяца принесет пятьдесят рублей – вот и вся наличность... Как с такими людьми наладить Общий Ход?

– Эти вещи,– степенно вставил я,– мне объяснять не надо. Ты так говоришь, как будто я вчера заехал...

Слава Кпсс улыбнулся.

– А когда же ты заехал?

– Я сижу девятый месяц!

– Ты сидел – в «Лефортово»,– снисходительно растолковал бледнолицый смотрящий. – Там нет Общего Хода. Разве это тюрьма? Реальная тюрьма – вот она! – Слава обвел рукой пространство берлоги, затянутое со всех сторон туго натянутой тканью. – Тут арестанты смогут выжить, только если организуют взаимопомощь. Если каждый будет сам за себя – менты всех раздавят. Будем ходить строем. И хором кричать: «Доброе утро, гражданин начальник!». Как будто мы не в «Матросской Тишине», а на острове Огненный. Слыхал про такой?

– Естественно.

– И хорошо,– вдруг Слава нахмурился. – Я о чем, вообще, говорил?

– Об Общем Ходе.