Сажайте, и вырастет

Кроме того, я собирался сочинить письмо жене – его переправят на волю надежные люди. Наконец, остаток дня отводился для починки плейера – надежный японский аппарат напрочь отказал после того, как в его лентопротяжный механизм попал таракан.

Что мог понять этот сыщик в белом костюме, любитель блондинок, в моей жизни? И надо ли ему знать ее подробности?

– Дел много,– уклончиво ответил я. – Всяких, разных. Черных и красных.

– Давай на ты.

– Ради Бога. То есть, без базара.

– А ты кем хотел быть в детстве?

– Космонавтом. А потом – писателем. А ты?

– Полярником.

– Здорово. Мы помолчали.

– Почему же ты, космонавт, не стал тем, кем хотел? Зачем сделался аферистом?

– Я не аферист, а авантюрист. Есть разница.

– Дурак ты, а не авантюрист! – с сожалением высказался Свинец, доставая платок и вытирая пот с розового низкого лба. – Я же все про тебя знаю! Знаю, как ты качал мышцы. Как пытался читать ДЕЛО, которое Хватов держал на столе открытым. Знаю, что ты хочешь изменить почерк. Натренировать память. Я ходил на шмоны в твою лефортовскую хату раз десять. Я пролистал все твои учебники. Просмотрел тетрадочки с твоими конспектами. И одну цитатку, что характерно, даже переписал себе... на память...

Свинец вытащил записную книжку, поискал в ней – его лицо напряглось, как у бильярдного игрока в момент решающего удара,– и процитировал с выражением:

– «Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки». Евангелие от Луки, глава двенадцатая, стих пятьдесят восьмой и пятьдесят девятый... Читаешь Библию, да?

– Сейчас – нет времени. А в «Лефортово» – да, читал. Много раз.

Сыщик закрыл книжечку и постучал ее ребром по своему подбородку.

– Мне известно,– с расстановкой выговорил он,– что ты примкнул к блатным, к уголовникам, к «воровскому ходу»... Ведь это так называется, если я не ошибаюсь?

– Ничего про это не знаю.

– Понятно. Стало быть, глупо предлагать тебе возможность поработать на благо эм-вэ-дэ...

– Ага,– засмеялся я,– вот зачем полярник пришел к космонавту! Предложить сотрудничество!

Свинец помолчал.

– Зря ты так,– осудил он меня. – Зря ты – против нас. Я покачал головой.

– Я не против вас! Не против вас! Ты так ничего и не понял, полярник! Я – против тех дураков, которые придумали наказывать человека, отбирая у него свободу. И еще против тех, кто слишком легко с этой своей свободой расстается. Милиция, закон, правоохранительный аппарат – это было, есть, будет и должно быть обязательно. Но мою свободу отобрать у меня – физически невозможно! Она – моя! Часть меня! Всегда при мне! Нет, она даже больше, чем часть меня, она – это я сам и есть! Это... – я задумался и быстро нашел нужное слово,– это как имя. Отобрать можно даже жизнь. Выстрели мне в голову – и отберешь. Но имя останется. Был живой Андрей – стал мертвый, но тоже Андрей... Кроме того, я сильный и всегда встану на сторону слабого. Так меня учили в Совдепии. Так говорили мама и папа. Так написано в книгах, которые я читал в детстве...

– Все ясно,– сыщик бесцеремонно оборвал мою речь. – Сменим тему.

– Как скажешь. Свинец расстегнул свой превосходный легкий пиджак и показал мне галстук. Его лицо гордо осветилось.

– Видал? Родной Кристиан Диор. Конфискован у лица, совершившего особо тяжкое преступление. Лицо уже призналось, чистосердечно. Так что галстучек ему не скоро понадобится. А мне – не помешает...

– Как твоя блондинка? Женился?

– О чем ты? – воскликнул белый человек из МУРа. – Женился? На этой лахудре? Мы давно расстались. Темная она. И дура. Ни вкуса, ни воспитания. К синей юбочке одевает красную кофточку. Подмышки не бреет. Пиво, что характерно, жрет литрами. Зачем такая нужна? – Свинец аккуратно застегнулся и провел ладонями по бортам пиджака. – Нет, я себе найду подругу поприличнее...

– Желаю удачи.

– Тебе тоже.

– А я в удачу не верю.

– Это потому, что ты еще молодой. Не забудь курево и шоколад...

– Шоколад не возьму.

– А я его куда дену?

– Отдашь вдове Фарафоновой. Капитан Свинец хищно улыбнулся.

– Вдова Фарафонова – блондинка с длинными ногами и четвертым номером груди. У нее все будет в порядке. Я за этим прослежу. Бери шоколад. Подсластишь горечь поражения...

Я улыбнулся с превосходством, как будто не я сидел в тюрьме, а мой собеседник.

– Ты, полярник, не врубаешься. Поражение и победа – одно и то же. Тюрьма и воля – одно и то же. Преступники и те, кто их сажает, – одни и те же люди. Все дело – в словах! Слова – это всего лишь маленькие тюрьмы, а жизнь протекает за их пределами... Прощай, мне пора. Я человек занятой.

– Иди, занятой, – буркнул Свинец. – Не удивляйся, что я тебя сюда выдернул, а не на следственный корпус. Там тебя случайно могли увидеть, а потом слух пустить, что ты кумовской, ссученный, и все такое... Цени мою предусмотрительность, Андрей. На воле встретимся – водки выпьем...

4

В девять вечера, сдав смену Гиви Сухумскому, я пошел мыться.