Мне удалось значительно ухмыльнуться, как будто в самом деле где-то там, на свободе, у меня имелся секретный тайник с алмазами и изумрудами. Увы, но камешков я не припрятал. Не сделал вложений на черный день. Не припас тысчонок эдак сто на случай непредвиденных неприятностей. Все мои деньги, до копейки, были инвестированы. Такая финансовая политика приносила банкиру Андрюхе новые и новые доходы; капитал рос; зачем мариновать деньги, покупая камни? Акции, ценные бумаги — вот что приносило банкиру золото. На финансовом рынке деньги вращаются максимально быстро, летают, как пуля, от хозяина к хозяину, и быстрый, свободно ориентирующийся участник всегда может рассчитывать на прибыль. А что такое камни? Вложения в них — надежные, но малодоходные. Только несчастный валютный спекулянт времен Совдепии мог позариться на такой мертвый вариант, как бриллианты. Когда ходишь под расстрельной статьей в стране всеобщего равенства (то есть нищеты), поневоле начнешь скупать от страха и безнадеги все, что можно выгодно продать на Западе…
Сейчас я пожалел о том, что не создал тайного запаса конвертируемых ценностей. И поклялся себе, что впредь обязательно стану откладывать часть зарабатываемых сумм. С точки зрения активного бизнесмена это смешно и наивно, однако есть и другие мнения на сей счет… Смущает лишь то, что я не знаю, когда снова начну зарабатывать… Впереди — срок… Бог знает, что меня ждет…
— …Если серьезно, — сказал я Рыжему уже в полный голос, — ты будешь последним идиотом, если бросишь адвокатуру и пойдешь работать в банк! Банкиры — самые большие преступники на белом свете. Однажды они обманут тебя так же, как обманули меня. И ты попадешь в тюрьму, — дрожащей рукой я взял сигарету. — Забудь о банкирах. Делай свое дело. Не впадай в уныние. Спокойно работай. А ко мне больше не приходи. Я — пропащий человек. Вдобавок — банкрот. Я погряз в тюрьме, как в болоте. Я не знаю, что мне делать. Тюрьмы мерещатся мне повсюду. Я хотел преодолеть тюрьму посредством силы воли, но не смог. Теперь мне кажется, что мое желание победить тюрьму — уже само по себе тюрьма! Ты понимаешь меня?
Лоер кивнул, но я знал, что он не осознает, не способен, не умеет — он пока не видит своих тюрем, а я уже прозрел их все, до единой.
— Всякое желание — тюрьма! — сказал я ему с жаром. — И эти тюрьмы — бесконечны!..
Адвокат посмотрел на меня, как на душевнобольного, — с жалостью. Но слушал внимательно, не шевелясь и даже не моргая. Я продолжал — срывающимся, хриплым голосом, какой бывает у истеричных, психически неустойчивых, неуверенных в себе людей:
— Наши желания и есть наши тюрьмы, понял? Мегаломания — вот тюрьма! Всем тюрьмам тюрьма! Хочу денег! Хочу власти! Желаю благополучия! Мечтаю преуспеть! Реализоваться! Хочу самую красивую жену и самых послушных детей! Хочу новых штанов! Золотых часов! Желаю особняков в Малибу, требую полотен Матисса на стенах! Хочу трех женщин в одной постели! Хочу толпы, славящей мой гений! Вот где — тюрьмы. Вот где страшные зависимости, камеры, из которых мудрено выйти. Каждый из нас сидит в тысячах тюрем одновременно! Чтобы это понять, мне понадобилось сесть в самую простую…
— Понимаю, — кивнул рыжий адвокат с таким видом, что мне стало ясно: он не понимает абсолютно ничего.
— Тюрьмы, как матрешки, входят одна в другую, — продолжил я терпеливо. — Тюрьмы заблуждений. Тюрьмы гордости и заносчивости. Бедность, от которой я бежал долгие годы, тоже воспринималась мною как тюрьма…
— Из этой тюрьмы ты вышел, — возразил Рыжий и снова поправил свою пряжку.
— Из одной тюрьмы выйдешь — в другую сядешь! Казематы вечны. Наши тюрьмы всегда при нас. Запомни это. Смотри на меня и делай свои выводы…
Потом я шел — руки за спину — по узкому железному мосту вдоль стены, ударяя подошвами о тряпочный коврик, постеленный поверх рифленого металла, и думал о том, что этим маршрутом я прохожу уже пятидесятый раз. Каждый вторник и четверг, двадцать четыре недели, шесть месяцев — несомненно, пора отметить юбилей…
Я шагал споро, широко, но конвоир не просил меня сбавить темп. Вертухаям нравится, когда подследственные ходят быстро. Я давно это заметил. Бизнес тюремного надзирателя утомителен. Вывести на допрос одного, второго, третьего, десятого, тщательно обшмонать всех, затем сопроводить обратно — сей скорбный труд требует навыка, ловкости, весь процесс подобен конвейеру, и если кто-то из арестантов движется с увеличенной скоростью, это только на руку всем игрокам на рынке тюремных услуг. Чем быстрее отведешь одного клиента, тем быстрее вернешься за следующим. Все довольны: и контролеры, и постояльцы каземата.
Опять же, быстрая ходьба — вернейший способ согреться…
В хате было пусто. Харьковский швейцарец сегодня тоже пошел на допрос. В безмолвии и одиночестве я приблизился к убогому зеркальцу и получил очередное подтверждение того, что адвокат не ошибся в оценке моего внешнего вида.