Сажайте, и вырастет

Кроме того, я собирался сочинить письмо жене — его переправят на волю надежные люди. Наконец, остаток дня отводился для починки плейера — надежный японский аппарат напрочь отказал после того, как в его лентопротяжный механизм попал таракан.

Что мог понять этот сыщик в белом костюме, любитель блондинок, в моей жизни? И надо ли ему знать ее подробности?

— Дел много, — уклончиво ответил я. — Всяких, разных. Черных и красных.

— Давай на ты.

— Ради Бога. То есть, без базара.

— А ты кем хотел быть в детстве?

— Космонавтом. А потом — писателем. А ты?

— Полярником.

— Здорово. Мы помолчали.

— Почему же ты, космонавт, не стал тем, кем хотел? Зачем сделался аферистом?

— Я не аферист, а авантюрист. Есть разница.

— Дурак ты, а не авантюрист! — с сожалением высказался Свинец, доставая платок и вытирая пот с розового низкого лба. — Я же все про тебя знаю! Знаю, как ты качал мышцы. Как пытался читать ДЕЛО, которое Хватов держал на столе открытым. Знаю, что ты хочешь изменить почерк. Натренировать память. Я ходил на шмоны в твою лефортовскую хату раз десять. Я пролистал все твои учебники. Просмотрел тетрадочки с твоими конспектами. И одну цитатку, что характерно, даже переписал себе… на память…

Свинец вытащил записную книжку, поискал в ней — его лицо напряглось, как у бильярдного игрока в момент решающего удара, — и процитировал с выражением:

— «Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последней полушки». Евангелие от Луки, глава двенадцатая, стих пятьдесят восьмой и пятьдесят девятый… Читаешь Библию, да?

— Сейчас — нет времени. А в «Лефортово» — да, читал. Много раз.

Сыщик закрыл книжечку и постучал ее ребром по своему подбородку.

— Мне известно, — с расстановкой выговорил он, — что ты примкнул к блатным, к уголовникам, к «воровскому ходу»… Ведь это так называется, если я не ошибаюсь?

— Ничего про это не знаю.

— Понятно. Стало быть, глупо предлагать тебе возможность поработать на благо эм-вэ-дэ…

— Ага, — засмеялся я, — вот зачем полярник пришел к космонавту! Предложить сотрудничество!

Свинец помолчал.

— Зря ты так, — осудил он меня. — Зря ты — против нас. Я покачал головой.

— Я не против вас! Не против вас! Ты так ничего и не понял, полярник! Я — против тех дураков, которые придумали наказывать человека, отбирая у него свободу. И еще против тех, кто слишком легко с этой своей свободой расстается. Милиция, закон, правоохранительный аппарат — это было, есть, будет и должно быть обязательно. Но мою свободу отобрать у меня — физически невозможно! Она — моя! Часть меня! Всегда при мне! Нет, она даже больше, чем часть меня, она — это я сам и есть! Это… — я задумался и быстро нашел нужное слово, — это как имя. Отобрать можно даже жизнь. Выстрели мне в голову — и отберешь. Но имя останется. Был живой Андрей — стал мертвый, но тоже Андрей… Кроме того, я сильный и всегда встану на сторону слабого. Так меня учили в Совдепии. Так говорили мама и папа. Так написано в книгах, которые я читал в детстве…

— Все ясно, — сыщик бесцеремонно оборвал мою речь. — Сменим тему.

— Как скажешь. Свинец расстегнул свой превосходный легкий пиджак и показал мне галстук. Его лицо гордо осветилось.

— Видал? Родной Кристиан Диор. Конфискован у лица, совершившего особо тяжкое преступление. Лицо уже призналось, чистосердечно. Так что галстучек ему не скоро понадобится. А мне — не помешает…

— Как твоя блондинка? Женился?

— О чем ты? — воскликнул белый человек из МУРа. — Женился? На этой лахудре? Мы давно расстались. Темная она. И дура. Ни вкуса, ни воспитания. К синей юбочке одевает красную кофточку. Подмышки не бреет. Пиво, что характерно, жрет литрами. Зачем такая нужна? — Свинец аккуратно застегнулся и провел ладонями по бортам пиджака. — Нет, я себе найду подругу поприличнее…

— Желаю удачи.

— Тебе тоже.

— А я в удачу не верю.

— Это потому, что ты еще молодой. Не забудь курево и шоколад…

— Шоколад не возьму.

— А я его куда дену?

— Отдашь вдове Фарафоновой. Капитан Свинец хищно улыбнулся.

— Вдова Фарафонова — блондинка с длинными ногами и четвертым номером груди. У нее все будет в порядке. Я за этим прослежу. Бери шоколад. Подсластишь горечь поражения…

Я улыбнулся с превосходством, как будто не я сидел в тюрьме, а мой собеседник.

— Ты, полярник, не врубаешься. Поражение и победа — одно и то же. Тюрьма и воля — одно и то же. Преступники и те, кто их сажает, — одни и те же люди. Все дело — в словах! Слова — это всего лишь маленькие тюрьмы, а жизнь протекает за их пределами… Прощай, мне пора. Я человек занятой.

— Иди, занятой, — буркнул Свинец. — Не удивляйся, что я тебя сюда выдернул, а не на следственный корпус. Там тебя случайно могли увидеть, а потом слух пустить, что ты кумовской, ссученный, и все такое… Цени мою предусмотрительность, Андрей. На воле встретимся — водки выпьем…

4

В девять вечера, сдав смену Гиви Сухумскому, я пошел мыться.