Сажайте, и вырастет

— Как-нибудь расскажу. Потом. А сейчас прошу за стол. Стол выглядел внушительно. Романтично. В высокой вазе томились розы. Горели свечи. В никелированной емкости булькала и пузырилась смесь расплавленных сыров. Под днищем интимно полыхал огонек спиртовки, подогревая яство. Бутылочка сухого красного ожидала своей участи. Обочь красовались специальные вилочки. Я знал, что сервировка смотрится роскошно, и заранее гордо расправил плечи.

— Вот…

— Ага, — траурным голосом произнесла супруга, не сводя с меня внимательных глаз. — Значит, фондю. В честь чего?

— Без повода, — скромно ответил я.

— И что мне делать?

— Садись. Здесь, прямо по курсу, — расплавленный сыр. В него окунается кусочек хлеба. Вот так мы его накалываем на вилку, вот так опускаем и кушаем, запивая все это вином…

По мере того как я разглагольствовал, лицо супруги каменело все больше и больше. На стол она не смотрела — а смотрела на меня. Полная нижняя губа брезгливо изогнулась.

Все же она села — я пододвинул ей стул — и взяла в руки вилку.

— А без вина нельзя?

— Можно, — великодушно разрешил я. — Но лучше все-таки с вином…

— Да, — кивнула жена, рассматривая мою отечную физиономию. — Я вижу, что с вином лучше.

— Попрошу без комментариев! — я опять пьяно осекся. — С вашего разрешения, я продолжу. Тут, в тарелке, — зелень. Кинза, укроп, петрушка. Зеленый салат. Это я добавил от себя. Для, так сказать, букета ощущений…

— Я поняла. Усевшись напротив, я убавил огонь спиртовки.

— Чего ты ждешь? Не хочешь есть?

— Хочу, — тусклым голосом произнесла женщина. — Очень хочу. Только все это опять обман.

— Что именно?

— Вот это, — жена указала на подсвечник. — И это. И это. Обман, ловкий и красивый. Ты решил, что из-за твоего фондю я не замечу, что ты опять напился, как свинья?

Я ничего не ответил.

— Теперь я не дура. Пока ты сидел — я поумнела. Когда все слезы выплакала. А теперь я на двух работах, и еще в институте учусь. Ты пьян, как свинья. И опять курил траву. Я чувствую запах…

Я сидел молча, уставившись в стол, но иногда поднимал взгляд, чтобы полюбоваться красотой ее гнева.

— Это не может больше продолжаться! Я выходила замуж за другого человека. Тот — не курил, не пил водку. Не бродил по квартире, шаркая ногами, как старик. Только вчера ты сам мне рассказывал про кривые тюремные хребты, а сам? Ходишь, как пенсионер! В землю перед собой смотришь. Жалкое зрелище! Ты уже один раз едва не погубил меня и сына — когда сел. Теперь, если продолжишь свое пьянство, — опять погубишь. Извини, я не могу есть.

Она отодвинула стул и встала — прямая, гордая, дивные молнии летят из глаз; вдруг потухла и успокоилась. Цветы и свечи все же понравились ей, понял я.

— В прошлый раз, — произнесла супруга, — ты мне пообещал, что больше не будешь пить. Это было вчера, правильно?

— Да, вчера.

— И позавчера так было, правильно?

— Да…

— И неделю назад — тоже. Каждый день я слышу клятвы, а потом все идет по-старому. Получается, ты считаешь меня дурой. Ты все время думаешь: уж ее-то, мою глупую, я всегда обведу вокруг пальца… При помощи цветочков, красивых ужинов… Вот тебе, дорогой, твое фондю.

С этими словами она аккуратно взяла деревянное блюдо с зеленью и надела мне его на голову.

Травки и листья водопадом обрушились на плечи. Петрушка повисла на ушах. Мелко порезанный укроп прилип ко лбу. Струйки холодной воды устремились вниз по шее. Рубаха намокла.

— Спасибо за ужин, — тихо произнесла жена и оставила меня в одиночестве.

Вот так, господа, вышло, что в течение месяца одному бывшему банкиру ударили по лбу сотовым телефоном, а второму такому же банкиру надели на голову тарелку с укропом. И оба решили, что легко отделались.

Вечер на этом не окончился. Едва я снял с ушей и затылка веточки и листочки, как раздался звонок. Голос, зазвучавший из трубки, я хотел бы слышать меньше всего на свете.

— Андрей?

— Да, это я…

— А это я.

— Привет.

— Что с моими деньгами?

— Ничего.

— То есть как «ничего»? Я давал тебе на три месяца, а прошел — почти год. Ты что, решил меня обмануть?

Настоящий торчок не скрывает ни от кого суровой правды. Вздохнув, я признался:

— Я не могу вернуть тебе долг. Денег — нет.

— Совсем, что ли?

— Абсолютно, — траурным голосом подтвердил я. — И взять негде.

Мой собеседник помедлил.

— Ясно. То есть ты за мой счет решил нарастить подкожный слой?

— Нет, — попытался оправдаться я, но меня прервали.

— Завтра утром жду тебя в моем офисе!

— Буду, — ответил я и выключил связь.

Утром — значит, утром. В офисе — стало быть, в офисе. Все когда-нибудь кончается; завтра, очевидно, кончится и моя беззаботная жизнь торчка.

Часть третья

Глава 22

1

Войдя в камеру, я решил, что снова, волею тюремных властей, буду сидеть один. Каземат был девственно чист и выглядел необитаемым. Но через мгновение мои глаза различили чрезвычайно маленького человечка, сидевшего, поджав к подбородочку острые коленки, на уголке синего (собственность тюрьмы) одеяла.

Дверь за спиной гулко грохнула.