Сажайте, и вырастет

Тут же состоялся молниеносный обыск. Я лишился всего сахара и девяти сигарет из двенадцати спрятанных.

– Ты, я так понял, борзый, – произнес трюмный, ужасно благоухая. – Тебе здесь нравится, что ли?

– Нисколько.

– Я думаю, нравится, – как бы не слушая, продолжал менеджер карцера. – У тебя пятнадцать суток срока, да?

– Точно.

– Я тебе сделаю тридцать, – пообещал трюмный. – А вообще, чтоб ты знал, такие, как ты, у меня обычно сидят по сорок пять. Тебе ясно, пацан?

Пацану сравнялось двадцать восемь лет.

– Однозначно, начальник, – ответствовал он, проделав все необходимые пацанские движения: раздвинул в заискивающей улыбке губы, расставил пальцы, всплеснул руками, глазами же изобразил чрезвычайную, из ряда вон выходящую законопослушность. В уме же при этом он проклял как хитроумного вертухая, разгадавшего местонахождение тайников, так и самого себя, не проявившего достаточной изобретательности.

– Еще один раз учую дым, – предупредил трюмный, – сразу довешу еще пятнадцать! За нарушение режима. Ясно?

Пацан повторил церемонию ответа.

Трюмный застегнул замок на нарах. Я немедленно стал прикидывать, каким образом смогу растянуть на двое суток уцелевшие три сигареты. Наверное, я решил бы попросту бросить курить и так обернуть на пользу всю глупую войну с дезодорированным надзирателем, если бы по возвращении из трюма меня ждала прежняя жизнь. Но об этом не приходилось и мечтать. Для поисков выхода мне требовались все ресурсы мозга. Обойтись без курения я не мог.

4

Весь четвертый день я провел в грустных раздумьях. Именно сегодня покинул следственный изолятор «Матросская Тишина» самый важный для меня человек.

Где-то там, двумя этажами выше, в сто семнадцатой хате, у меня дома, сегодня утром выкрикнули:

– Слава! Тебя на волю заказали!

Сто бедолаг – кроме тех, чья очередь спать, – жадно вытянули шеи, пытаясь увидеть того, кому предназначалась эта фраза, запомнить момент торжества на лице отсидевшего пять лет арестанта, мгновенный блеск глаз, скупой победный жест руки.

Когда-нибудь и мне скажут то же самое. А пока все плохо. Очень плохо.

Друг – ушел. А враг – ждет меня, чтобы напасть и уничтожить.

Очередной сигаретный транш я решил отбить с доходностью пятьдесят процентов. То есть спасти от трюмного не менее половины спрятанного. От каждой сигареты я отломил фильтр – ненужное излишество в моих условиях. Разломил надвое все двадцать бумажных цилиндриков, чтобы облегчить маскировку. Далее я нарочито небрежно сунул несколько жирных окурков в такие места, куда надзиратель заглянет непременно. Он найдет, решит, что дело сделано, и не станет искать дальше. Так я уберегу основное.

Процесс поиска самых хитрых ямок в полу и щелей в стенах продолжался до рассвета.

Но когда работа почти подошла к концу, я остановился. Через дыхательную дыру до меня донеслись утренние звуки: отдаленный топот многих ног. Бухали тяжелые сапоги, чуть легче и тоньше звучали подошвы офицерских ботинок, звонко ударяли в асфальт дамские каблуки. Это спешили на работу служащие изолятора: надзиратели, оперативники, режимники, фельдшеры, приемщицы передач, кладовщики, подсобные рабочие, смотрители собачьего питомника, работники финчасти и прочие труженики ключа и дубинки.

Незачем, сказал я себе. Незачем прятать запрещенные табак и сахар. Не надо ничего маскировать. Наоборот.

– Ничего себе! – зловеще произнес трюмный, увидев меня, сидящего на матрасе в облаках дыма. – Да ты все попутал!

– Отнюдь, начальник, – возразил я.

– Куришь в открытую! – выкрикнул надзиратель. – Сегодня же оформляю тебе довесок! Для начала – пять суток! Давай сюда сигареты! И все остальное!

– Тебе надо – сам забирай.

Схватив мятую пачку – я специально оставил ее на виду, – трюмный повернулся ко мне спиной и двинулся прочь.

– Не забудь, – произнес я.

– Что?

– Оформить пять суток. Не забудь.

Благоухающий опять вонзил желтые зубы в кожу рта.

– Хамишь, пацан! Смотри, как бы пять не превратились в десять!

Можно было бы развить конфликт еще дальше. Поднять ставки до пятнадцати. Но я решил, что для первого раза достаточно. Пусть мой сладко пахнущий приятель оформит «довесок». Пять суток или десять. А лучше – сразу месяц. Здесь, в карцере, хоть и холодно, и есть нечего – зато спокойно. За несколько недель там, наверху, дома, в камере, улягутся все страсти. Многие очевидцы событий – те, кто помнит и реанимацию малолетнего наркомана, и пьянку с моим участием, – уйдут. Их место займут новички. Чем черт не шутит – может быть, и сам Слон осудится и съедет в осужденку, на этап, в лагерь, подальше от меня…

Ничего, что Новый год я встречу ниже уровня земли, обнимая драный матрас. Нет проблем. Зато я выдержу паузу. Так поступает тренер волейбольной команды. Когда по ходу матча сопернику удается поймать кураж и его нападающие начинают вколачивать один мяч за другим, доводя счет партии до разгромного, – наставник немедленно берет перерыв, тайм-аут. Чтобы сбить атакующий настрой…