СБЕЖАТЬНЕЛЬЗЯВЕРНУТЬСЯ

Гроссман очнулся и с недоумением смотрит на монитор своего ноутбука, который призывно мерцает белизной электронного листа. Голова раскалывается, словно ему в висок вбили гвоздь. Мысль о гвозде заставляет его сосредоточиться на идее о том, что именно боль является движущей силой творчества: ни любовь, ни честолюбие, ни дерзость, ни альтруизм, ни эпатаж, ни романтизм, – нестерпимое желание избавиться от мыслей, которые разъедают его мозг изнутри, словно кислота выжигает плоть…

«Почему я не могу подобрать адекватные слова к моим неадекватным мыслям, – на глаза наворачиваются слезы, – словно нам всем с детства мозги корежат настолько, что ничего неординарного они не могут вместить: любой успех измеряем деньгами, словно нет ничего другого, ради чего стоило бы жить. А ради чего стоит жить? Секс, наркотики, рок-н-ролл? Вот у кого вся впасть и все поклонение – у рок-звезд. Они наши боги, вот у кого серебряные и золотые гвозди в мозгах, через которые им напрямую транслируют музыку, под которую мы все пляшем. Настоящую музыку небесных сфер. Мне бы такой телуривый гвоздь в затылок и астральный рок-н-ролл до скончания веков».

Тут он замечает, что отвлекся от первоначальной идеи сосредоточиться на боли, потому что боль прошла. И теперь идея о том, что именно боль является движущей силой творчества, не кажется сейчас такой очевидной, как несколько минут назад. И монитор начинает раздражать своей пустотой.

«Вот было бы у меня слов побольше, я бы из них смог скроить для своих идей достойную одежду, чтоб не стыдно было их людям показывать», – закрывает ноутбук и отправляется в ванную приводить себя в порядок. Бреется и, глядя на себя в зеркало, отмечает, что вместе с щетиной словно безжалостно и безболезненно срезает отросшие за день воспоминания, отчего лицо наяву заново рождается, гладкое и опрятное.

«Как попка младенца», – подсказывает ему услужливо память эпитет крайне сомнительный, но отягощенный аллюзиями на Гомера Симпсона и весь сардонический юмор Мэтта Грейнинга, создавшего самого влиятельного персонажа американской истории, переплюнувшего Авраама Линкольна, Мартина Лютера Кинга и Томаса Джефферсона.

«Вот бы и мне так – фальсифицировать историю, сумев вымыслом заместить реальность. Кто-то говорит, что историю пишут победители, кто-то, что это процесс объективации божественного промысла, а на самом деле это становление коллективного бессознательного. Как Гомер – субъективная коллективная голливудская сублимация американского юмора. Вот чего мне не хватает – доброты. Точно – чуткости, нежности, легкой иронии и теплоты. А еще немного секса. О, да – мачизма с мужественной мускулатурой и легкой небрежности во внешности. Женщинам это нравится».

Гроссман внимательно, можно сказать ревниво, вглядывается в свое отражение, пытаясь найти в себе недостатки, и не видит ни одного: он само совершенство, безупречный во всем, – одно для него непонятно – почему женщины этого не замечают? С мысли о сексе и женщинах он невольно соскальзывает в воспоминания о своих связях и, залезая под душ, начинает непроизвольно сочинять рассказ под струями горячей воды. Название обнадеживает – «Порванный презерватив».

Такое случается с каждым мужчиной: рано или поздно, но случается, – вам начинает надоедать ваша женщина. Не так, чтоб очень, но с ней становится предсказуемо-неинтересно и хочется каких-то перемен. Требуется что-то новое. И тут возникает соблазн, начинающий после каждого соития будоражить где-то там на самом глубоком дне души давно угасший и превратившийся в черную слизь пепел вашей похоти и подтачивать верность любовных клятв провокативным едким вопросиком: «Я не попробовать ли мне это с проституткой?»