Сбежавшая жена босса. Развода не будет!

Передернув плечами от отвращения и внезапно охватившего меня озноба, перевожу хмурый взгляд на Стасю. Она, наконец, оборачивается. Сначала мило приветствует Павлика, а только потом обращает внимание на Петровского. Он и так не был красавчиком, а с разбитым после «разговора» с Аликом лицом – и вовсе похож на спившегося бандита без определенного места жительства. Неудивительно, что Стася застывает, обращаясь в статую.

- А что так побледнела, нянька? – небрежно оттолкнув подругу, Петровский падает на ее место.

Развалившись вальяжно на стуле, устремляет на меня два припухших мешка, на месте которых когда-то у него были глаза. Оценив его внешний вид, я трясусь еще сильнее. Вместе со столом, за который хватаюсь от беспомощности. Посуда жалобно позвякивает, словно паникует вместе со мной.

- Мне точно конец, - повторяю уверенно.

Зажмуриваюсь на миг, молясь, чтобы все это оказалось иллюзией. Приоткрываю один глаз, второй. Часто моргаю. Но Петровский не исчезает. Щелкает пальцами, что-то приказывая Павлику, и подается вперед, ближе ко мне.

- Поубавился твой пыл? Ты сегодня не такая дерзкая, как тогда в ресторане. А что случилось? - самодовольно хмыкает. Пытается улыбнуться, но губы ему Алик тоже «подправил». Будто скульптор в темноте топором орудовал. Вот такое оно – современное искусство по-тумановски. - Боишься нас? Правильно делаешь.

- Да не вас, - тяну уныло, одной фразой погружая самоуверенного Стаса в ступор.

Еще раз оцениваю мужчину, морщусь скептически. И прижимаю ладонь к груди, чтобы поймать бешено колотящееся сердце в случае его «побега».

Боюсь. Дико... Но не столько амбалов, сколько... собственного мужа. Дрожу, стоит лишь представить, как отреагирует Алик, когда узнает, что я наделала.

Приказывал дома остаться? Ослушалась. Говорил, что препятствия устраняет? Не поверила. Спрашивал, что я скрываю? Промолчала.

Обещал наказать? Выполнит!

Но ведь не так жестко, как Петровского? Меня же Алик любит. Пожалеет? Или наоборот…

Божечки.

- А вас, я смотрю, жизнь ничему не учит, - выпаливаю, кивнув на синяки Стаса, но следом губу закусываю.

Не следует мне нарываться. Если я еще и пострадаю сегодня, Алик точно меня убьет!

- Где ваш отец? – аккуратно уточняю.

В ресторане мне показалось, что старший Петровский серьезнее, сдержанней и гораздо умнее младшего. Странно, что сына послал «на дело». Или…

Стас мрачнеет, косится на моего бывшего жениха. Отмахивается от подруги, как от мухи назойливой.

- Павлик, а кто это? – недоуменно лепечет Стася, хватая брата за рукав. – И что происходит? – озирается на амбалов, которые сейчас стоят у входа. Заняли пост, закрыв собой весь проем.

- Все нормально, поезжай домой. Спасибо, что организовала встречу, - пытается избавиться от лишнего свидетеля Павлик. – А нам с Лерусей надо поговорить по душам, - сладко произносит, и мне хочется вырвать.

- Нам? – не сдается Стася.

Зыркает на брата, потом на Петровского, оглядывается на амбалов. Размышляет пару секунд. Посылает мне прощальный взгляд и…

Уходит.

Шустро пересекает зал, словно сбегая. Но я ее не осуждаю – сложная ситуация. Я в нее вляпалась – мне и выкручиваться. В одиночку.

Правда, замечаю, как Стася, пройдя мимо амбалов, почему-то меняет траекторию пути. Сворачивает в сторону кухни, исчезая из поля моего зрения. Вместо подруги опять приходится «любоваться» непрезентабельным Петровским. И мерзким Павликом, который садится между нами, сбоку столика.

Из ниоткуда появляется невысокий мужчина в очках. Топает несмело к нам, достает какие-то бумаги из портфеля, передает Стасу.

- Так, от тебя нам нужно совсем немного, - Петровский грубо бросает документы на стол передо мной. – Паспорт давай.

Следом в меня летит ручка. Отбиваю машинально, защищаясь, и она рикошетит ему в лоб.

Глава 42

Стас лихорадочно потирает ушибленное место, яростно зыркает на меня, шипит что-то сдавленно. У меня так и чешется язык бросить ему что-нибудь колкое. Но вспоминаю о муже и ожидающем меня наказании. Беречь себя надо и быть осторожнее, иначе пощады можно не ждать. Поэтому, сцепив зубы, через силу выжимаю из себя легкую улыбку, будто извиняюсь.

Хотя от Петровского не убудет – и так вместо лица месиво. Что ему терять? След от моего слабого удара даже если и проявится, то мигом затеряется в разводах, оставленных на память «художником» Аликом.

А ведь не солгал муж: его ссадина на губе – сущий пустяк по сравнению с тем, во что превратился Петровский.

- Это же Альберт Ильич вас так? – не могу не уточнить. И по тени гнева, которая проносится поверх одного сплошного синяка с глазами, я убеждаюсь, что это правда. – За что? Или… за кого? – затихаю в ожидании ответа.

Дура! У меня проблемы серьезные, а я опять с разбега ныряю в омут ревности. Боюсь услышать то, что меня расстроит.

- Я то же самое у него спросил. Он ответил, что «за все хорошее», - цедит Стас, бережно касаясь пальцами мест, где у него когда-то были щеки и скулы. – Неадекватный, - ругается тише, инстинктивно озирается. Будто Алик рядом может оказаться и добавить. – Но ничего. Мы заберем то, что ему дорого. И ускорю процесс именно я.