Сбежавшее лето

   —  А  почему  же  ты   тогда   убежала? — продолжал   допытываться  он. «Саймон из тех ребят,— подумала Мэри,— которые не отстанут,  пока не дождутся на свой вопрос разумного объяснения». Но ей нечего было ему объяснять, особенно теперь, когда мальчик исчез, потому что вряд ли он поверит. Ей часто не верили, с горечью констатировала она, хотя доволь­но нередко у людей было на это полное право: очень уж она любила фан­тазировать. Иногда ей прямо говорили: «Мэри, лгать нельзя!», а иногда и более снисходительно: «О Мэри, ну и богатое же у тебя воображение!», словно воображение было таким же заболеванием, как ветрянка или корь.

   Мэри решила, что не выдержит, если и Саймон скажет нечто подоб­ное, а потому заранее сжала кулаки и, затаив дыхание, приготовилась к худшему.

   Но он сказал лишь:

   —  Извини  меня,   пожалуйста.   Тогда,   наверное,   из-за  близнецов.   Но честное слово, тебе не о чем беспокоиться, они любят приставать, я знаю, но они не ябедничают.  Во всяком случае,  когда понимают,  что говорить не следует...— И так как Мэри смотрела на него непонимающими глазами, он, вспыхнув, добавил:—Я говорю про сегодняшнее утро.

   Нынешнее утро казалось далеким, как забытый-презабытый сон. Вспомнив, Мэри опустила голову:

   —  Дело совсем не в этом, дурачок.

   —  А в  чем  же?—все  еще  терпеливо спросил  Саймон,  но  Мэри  по­слышалась в его голосе более резкая нота, словно пройдет минута-другая и ему надоест эта односторонняя беседа.

   Она быстро взглянула на него, боясь, что он рассердится, но у него был озадаченный и одновременно заинтересованный вид. И ей вдруг захотелось рассказать ему все.

   —  Ты мне не поверишь, если я расскажу,— сказала она и встала, по­тому что была больше не в силах сидеть на месте.

   Она с трудом добралась до кромки маслянисто-густой воды, сердце у нее стучало в груди, а ладони стали влажными. А вдруг мальчика нашел полицейский? Вдруг он уже в тюрьме, в темной, душной камере? Или, того хуже, умирает в больнице, а над ним стоит доктор и, качая го­ловой, говорит: «Если бы его нашли раньше, нам, возможно, удалось бы спасти ему жизнь...»

   —  Откуда ты знаешь, что я тебе не поверю? — спросил Саймон у нее за спиной,  и она почувствовала, что все накопившиеся у нее от сознания собственной  вины  слезы  вот-вот хлынут градом.  Она с  яростью оберну­лась к нему.

   —  Хватит  болтать...   От  этого   нет   толку...   Надо   быстро   что-то  де­лать...— Глаза  у  нее  были   полны  слез,   она  ничего  не  различала.— Это ужасно,— всхлипнула она.— С ним могло случиться все что угодно...

   — С кем?—спросил Саймон и, когда она не ответила — она хотела, но у нее перехватило горло,— взял ее за плечи и довольно сильно встрях­нул. Потом отпустил и велел:—Ну-ка рассказывай! Кто это «он» и что произошло?

   У него был тон доброго дядюшки, словно Мэри не одних с ним лет, а гораздо моложе — скажем, Полли или Аннабел. В другое время Мэри, услышав такой тон, может, и возмутилась бы, но сегодня он успокоил ее. Саймон говорил с участием и так по-взрослому, что к ней снова верну­лось то ощущение, которое она испытывала раньше: он придумает, что делать.

   И заторопилась рассказать:

   —  Помнишь   тех   двух   мужчин,   которых   увез   полицейский?   С   ними был и мальчик... Он бежал по пляжу, а я... Я напугала его, и он упал, за­цепившись за дедушкину трость. И лежал неподвижно, и я решила... Я ре­шила,  что он  умер...  И побежала за кем-нибудь...  И  увидела  этих людей с   полицейским,   но  побоялась  сказать...   Из-за  Билла  Сайкса   и  Оливера Твиста. А потом решила сказать тебе,  но ты не слушал...  Ты все время смеялся.  Поэтому  я  побежала  обратно, а  его...   Его больше  нет.   Он ис­чез...

   Ей не хватало дыхания, ноги стали ватными, она была вынуждена сесть на мол.

   —  Значит,   он  не   умер,— сказал   Саймон.— Мертвые   ведь   не   ходят, верно?—Сделав  этот  практический   вывод,  он  помолчал  и,   чуть нахму­рившись, посмотрел на Мэри.— Только я не понимаю, к чему ты вспомни­ла про Билла Сайкса и Оливера Твиста?  Какое они имеют к этому отно­шение?

   Мэри улыбнулась. Она уже начала стыдиться своего поведения: чуть не расплакалась, как младенец, и не могла как следует рассказать, что про­изошло,— и в то же время обрадовалась, что наконец-то и Саймон кое-чего не знает.

   —  Билл Сайкс — вор, который был такой толстый,  что, когда шел на грабеж, всегда брал с собой мальчишку, чтобы тот влез в окно и открыл ему дверь. Ты что, не читал «Оливера Твиста»?

   Саймон ответил, что читал, но продолжал смотреть на нее с недоуме­нием.

   —  А ты что, не читаешь газет? —в свою очередь спросил он.