Сбежавшее лето

   Мэри не обратила никакого внимания на его вопрос: наверное, решил отомстить ей за Диккенса. Тем не менее только она хотела ответить, объяс­нив, что читает газеты не очень часто, ибо дедушка выписывает только «Финансовые новости», а это скучная газета и в ней нет картинок, как вдруг вспомнила, что дедушка из ее истории слепой и по старости плохо соображает! В этот день все события происходили так быстро, что она не сразу сумела припомнить, рассказала ли уже Саймону про дедушку или только собиралась рассказать. Поэтому она только покачала головой и ответила:

   —  Мне не разрешают. Тетя не разрешает.

   Саймон открыл было рот, но снова закрыл.

   —  Ладно,   это  не  столь  важно,— наконец  сказал   он.— Прежде   всего давай-ка лучше его найдем. Если он разбился, то далеко не ушел.

   —  Я смотрела в кабине,— ответила Мэри.— Правда, только в нашей, но большинство остальных заперто.

   Саймон решительно зашагал по пляжу,  и она побежала вслед за ним.

   —  Никого,   кроме  старой   дамы,   поблизости   не   было,   но  она  спала. А полицейскому разве можно было сказать?

   Саймон снова вернулся к их кабине. Он, по-видимому, не слушал ее, поэтому она схватила его за рукав.

   —  Ведь если он вор, его тоже посадят в тюрьму!

   —  Вот, значит, что ты надумала? —усмехнулся Саймон. И добавил: — Ну и балда же ты!

   —  Что ты хочешь этим сказать? — возмутилась Мэри, но он покачал головой и приложил палец к губам.— Сам балда,— все-таки ответила она, но тихонько, едва слышно, потому что лицо его стало серьезным, а дыха­ние он затаил, словно оно мешало ему.

   Они замерли. Сначала Мэри ничего не слышала, кроме играющего галькой прибоя. Потом ей послышалось еще что-то. Еле уловимый звук, словно кто-то царапал по земле...

   —  А ты смотрела под кабиной? — прошептал Саймон.

   И в самом деле, они нашли его под кабиной, где он лежал, свернувшись в тугой комок и забравшись как можно дальше от ступенек. Пока они пол­зли к нему, он не издал ни единого звука и не сделал ни единого движе­ния, а лежал неподвижно, подтянув колени к груди и сверкая белками глаз, но как только они добрались до него, он, коротко вздохнув, начал бо­роться. Кулаки у него были твердыми как камень.

   Они попятились назад, чтобы он не мог до них дотянуться.

   —  Он,  по-видимому,  не  очень-то ушибся,— заметил  Саймой,   потирая голову в том месте, куда пришелся случайный удар.— Он, наверное, когда упал, потерял сознание, а потом пришел в себя и заполз сюда...

   —  У  него  нехорошо с  ногой,— сказала  Мэри.— Он,  наверное,  ее  вы­вихнул.— Она   посмотрела   на  мальчика   и  спросила  громко  и  отчетливо, словно,   помимо  того,   что  он  был  иностранец,   он  был   еще   и  глухим: — У тебя болит нога?

   Мальчик смотрел на нее и молчал. Он дрожал с головы до ног, как мок­рая собака. А глаза у него были огромные и цвета сливы.

   —  Он, наверное, не понимает по-английски,— заметил Саймон.

   —  Ты говоришь по-английски?—спросила  Мэри,   но мальчик  ничего не ответил.

   Только по глазам его было понятно, что он ее слышал, потому что перевел взгляд с Саймона на нее. Он был очень маленьким и безобидным на вид, чем напомнил Мэри ее кота Ноакса, когда тот котенком только по­явился у них в доме: тоже на вид был ласковый и тихий, но, как только до него дотрагивались, тотчас сжимался в меховой клубочек и шипел от ярости.

   —  Лучше давай подумаем, что делать,— предложил Саймон.

   Поскольку он был выше Мэри, то ему, естественно, было более не­удобно под кабиной. Вылезал он, упираясь в землю локтями и пятясь на­зад. А Мэри, оставшись с мальчиком наедине и убедившись,что Саймон не услышит ее и не будет смеяться, сказала тихо:

   —  Я   не  хотела   сделать  тебе  больно.   Или   напугать  тебя.   Я   просто не подумала, что делаю.

   Он тотчас перестал дрожать, словно понял ее.

   —  Как тебя зовут? — быстро спросила она и,  показав на себя, сказа­ла: — Меня зовут Мэри.

   Но мальчик молча смотрел на нее, а потом вдруг начал плакать. Из его сливовых глаз по крыльям носа бесшумно бежали слезы, блестящие и густые, словно капли ртути. Будто из сломанного градусника, подумала Мэри.

   Саймон уже давно вылез из-под кабины и звал ее.

   —  Не   плачь, — сказала   Мэри, — и   не   бойся.    Я    вернусь.   Я   обяза­тельно приду.

   Саймон, по-видимому, был прав, утверждая,  что мальчик не понимает по-английски, а потому, стараясь успокоить его, добавила нараспев, словно он был дикое животное или младенец:

   —  Я тебя в беде не оставлю.

   Ей хотелось обнять его и крепко прижать к себе. Такой он был ма­ленький, такой худенький...

   —  Мэри... — еще    раз    позвал    Саймон,   и   она   выползла    из-под    ка­бины.

   —  Я купил ему леденец,— сказал Саймон.— Услышал, что проезжает тележка со сладостями, и купил.

   Мэри смотрела на него сощурившись, потому что после тьмы под кабиной свет на берегу был слишком ярким.

   —  Пусть поймет, что мы ему не враги.