Сбиться с ритма

Дело не в том, что я забыла о своих обстоятельствах. Я знаю, что нахожусь в больничной одежде со сломанной лодыжкой и босыми ногами. Я осознаю все порезы на моем лице и руках и мои грязные волосы. У меня нет ни единого доллара на счету, нет семьи, к которой я могла бы обратиться, и, что хуже всего, я ношу в своем теле крошечную жизнь, данную человеком, которого я ненавижу больше всего на свете.

Может быть, я наконец сошла с ума. Или, может быть, боль стала такой тяжелой, что я оцепенела до глубины души.

Я не могу определить время, но на вывеске написано, что они открываются в семь тридцать.

Небо светлое, так что могу предположить, что скоро откроются.

Прислоняюсь головой к кирпичу, чувствуя теплое солнце на лице, благодарная за то, что морозы и снег остались далеко позади.

Я должно быть задремала, потому что внезапно просыпаюсь от женского голоса, и нежной руки на моем плече.

— Дорогая, вы в порядке? Мне вызвать скорую помощь?

Я моргаю и вижу толстые очки и серо-каштановые волосы, собранные в пучок. Женщина прижимает сумочку к животу, как будто боится, что я могу забрать ее у нее.

— Я в порядке. Просто заснула.

Женщина осматривает мою одежду, костыли на боку, босые ноги и обмотанные лодыжки.

— Вы здесь работаете? Я просто жду, когда откроются двери.

— Да, мы открыты. — Она протягивает руку, но выглядит слишком хрупкой, чтобы выдержать мой вес.

— Спасибо, но думаю, что справлюсь. — Я поджимаю под себя здоровую ногу и использую костыли, чтобы помочь себе встать. Мои мышцы протестующе кричат — побочный эффект аварии.

Я следую за женщиной к стеклянным дверям, и она распахивает их передо мной. В комнате пахнет пылью, а воздух густой и душный.

Женщина обходит стойку, включает свет и убирает сумочку в ящик.

— Чем я могу помочь?

Волна печали поднимается у меня в горле, и я кашляю, чтобы прочистить его.

— Я здесь, чтобы забрать свою маму. Рене ДеЛеон.

Глаза женщины вспыхивают состраданием, и она вытаскивает гигантскую папку с тремя винтами, скрепляющими ее, и клейкой лентой на потрепанных углах.

— Знаете, когда она умерла, примерно в какой день?

— На Новый год. — Мне позвонили только несколько дней спустя, когда соседи учуяли запах ее разлагающегося тела и вызвали полицию. Они нашли ее мертвой на диване, в окружении выписанных по рецепту обезболивающих.

Чувство вины пронзает меня насквозь.

Женщина проводит пальцем по страницам с именами невостребованных мертвецов.

— Хм… — Она облизывает палец и переворачивает другую страницу. — ДеЛеон…

При виде того, что моя мама превратилась в одно из тысяч забытых имен в книге, у меня горят глаза.

— Вот оно. — Женщина нацарапывает номер на бумажке и смотрит на меня поверх очков. — Плата составляет триста шестьдесят два доллара.

— Я отправила чек около месяца назад.

Она проводит пальцем по линии, ведущей к галочке, а затем кивает.

— О, хорошо, да. Я сейчас вернусь.

Я ковыляю к ближайшему креслу и опускаю на него свое больное тело. Я так устала, но еще рано, и приюты для бездомных откроются для регистрации только в пять. Мне нужно найти что-нибудь поесть и безопасное место для сна, может быть, пляж? Я шевелю пальцами на обмотанной ноге и стону. Действие обезболивающих заканчивается. Я босиком, без гроша в кармане и сама по себе.

Как сильно я хотела принять предложение Райдера и остаться с ним, но как я могла принять его помощь после всех секретов? Я уверена, что его модные адвокаты скоро узнают обо мне все и расскажут ему. Тогда он будет рад, что я уехала.

— Вот, пожалуйста.

Женщина делает последние несколько шагов ко мне и протягивает маленькую пластиковую коробочку. В ней нет ничего особенного. Даже не написано ее имя. Просто номер, нацарапанный черным маркером.

Мама.

Рыдание вырывается из моего горла, и я сгибаюсь пополам от его силы. Я не видела свою маму много лет, но если бы знала, что в следующий раз, когда ее увижу, от нее не останется ничего, кроме пепла в дерьмовой коробке, я бы обняла ее покрепче. Я бы часами смотрела на ее лицо, пока не запомнила бы каждую веснушку и морщинку от смеха.

И подумать только, она ушла из-за меня.

У меня нет ни малейшего шанса разделить чувство вины и ненависти к себе, когда оно захлестывает меня. Я заслужила все, что получила за то, что сделала с ней. Я должна была настоять, чтобы мама обратилась за помощью. Я могла бы приехать в Лос-Анджелес, чтобы помочь ей. Если бы я не была так ослеплена тем, что считала идеальной жизнью, то могла бы помочь ей, и она все еще была бы здесь сегодня.

Тянусь за коробкой и кладу ее себе на колени.

— Я так сожалею о вашей потере, — говорит женщина и протягивает мне салфетку.

— Я тоже. — Я шмыгаю носом и вытираю глаза, а затем понимаю, что даже не могу выйти отсюда самостоятельно. Безумный смех грохочет в моей груди. — Это может показаться глупым, но у вас случайно нет сумки?

Ее взгляд скользит по моим костылям, а затем по коробке с прахом мамы, лежащей у меня на коленях.

— Посмотрю, что я смогу найти.

— Спасибо. — Я прочищаю горло и проглатываю слезы. У меня есть вся оставшаяся жизнь, чтобы оплакивать все свои ошибки и потери.