— Отвези меня в больницу, — попросил Виноградов. — Бери все, я никому не скажу. Только отвези…
— После того, как ты зарезал Яшу, убил своих подельников и бабу? Ну, нет… А ты еще что тут забыл?
Последний вопрос был обращен к Казачинскому, который неожиданно возник за окном. В руке Юра держал увесистый камень.
— Я, это… — пробормотал Юра, — за Виноградовым пришел. Из-за Яши… Я на квартиру, там Аркадия не нашел, разговорился с дворником, он мне сказал насчет дачи… ну, я и приехал… на электричке… Только не знал, куда идти, заплутал немного…
— Ну, молодец, — сказал Опалин после паузы. — А как ты догадался, что это он?
— Пошел в отдел кадров и попросил дела. Искал, кто раньше был связан с Орлом.
— Петрович уже наводил справки в отделе кадров, — заметил Иван. — И ничего не обнаружил.
— Да, но у Виноградова из дела почему-то пропали полгода, которые он провел неизвестно где. И они совпадают с тем временем, когда Марья Груздева сидела в тюрьме в ожидании расстрела. Я и решил, что он, а не Сергей был тем, кто ее спас. В смысле Сергей помогал, а задумал все Виноградов… Наверное, он как-то был связан с тюремной больницей, потому что женщина, которую расстреляли вместо Груздевой, была тяжело больна. Врачу проще осуществить такую подмену… И на Пречистенке семью отравили цианистым калием. Это не тот яд, который можно легко достать, но если ты эксперт угрозыска — другое дело.
— А ты сообразительный, — усмехнулся Опалин. — Что ж, хвалю… Камень-то зачем прихватил?
— Ну так… У меня же оружия нет пока… — Казачинский смущенно поглядел на камень и бросил его. — Я и решил, на всякий случай…
— Ну, на всякий случай и камень сгодится, — хмыкнул Опалин.
Он заметил, что Виноградов больше не шевелится, подошел и потрогал его пульс, после чего закрыл убитому глаза.
— Он умер? — спросил Юра.
— Как видишь. Придется тебе сейчас пилить обратно на станцию Немчиновка, связываться с Москвой и вызывать наших. Тут серьезные ценности, и оставлять их нельзя, так что давай, Юра. Чем быстрее мы с этим развяжемся, тем быстрее вернемся домой.
Глава 26. Парашютная вышка
Я пережил и многое, и многих, И многому изведал цену я.
Юра Казачинский устал. Мучило его вовсе не ощущение физической усталости, когда все мышцы ноют и силы остаются только на то, чтобы доползти до кровати, рухнуть на нее и забыться сном. Он устал, если можно так выразиться, морально. Смерть Яши, с которым он успел подружиться, сознание того, что человек, которого считаешь своим, может оказаться предателем, расправа, которую учинил Опалин, — все это произошло слишком стремительно и подействовало на него слишком сильно. Он чувствовал, что ему становится невмоготу. А ему хотелось чего-то светлого, хорошего, чистого. И он знал, в чьих силах его исцелить, — и стремился к этому человеку, как только Иван его отпустил.
"Пойду к Рае, — думал Юра, — посмотрю в ее милые глаза, положу голову ей на колени, и пусть она говорит что угодно, буду слушать ее чудесный голосок…" Но Рая была на даче и еще не возвращалась, он знал это, потому что звонил в квартиру ее родителей каждый день и выслушивал сухие ответы домработницы Ниловны, которая отчего-то его не жаловала. "А ведь я могу навестить ее на даче, теперь, когда все кончено, — мелькнуло у него в голове, и он вцепился в эту мысль, как утопающий в спасательный круг. — Не знаю, где их дача, спрошу у Ниловны… Но, может быть, Рая уже вернулась?"
Когда он добрался до ее дома, уже было довольно поздно, и вдоль московских улиц горели цепочки фонарей. Дверь открыла домработница. Это была дородная, плечистая, усатая баба неопределенного возраста, который, впрочем, был ближе к 50, чем к 30. Глазки-щелочки, волосы уложены в косу, несколько раз обернутую вокруг головы, число подбородков не поддается точному исчислению. Происходила она из глухой деревни и, попав в услужение к родителям Раи, занимавшим высокое положение, приобрела специфически развязные манеры, характерные для слуг важных хозяев.
— Ой, смотрите-ка, кто к нам пришел, — плаксиво промолвила Ниловна, хотя, кроме нее и Казачинского, вокруг никого не наблюдалось и смотреть было решительно некому. — Ну чего тебе?
— Рая дома? — пробормотал Юра, теряясь от этой агрессивной недоброжелательности, которую, как он чувствовал, он ничем не заслужил.
— Нету ее, нету, — решительно ответила Ниловна, — нету и не будет!
— Что ж она, на даче?
— Ну а где ж ей быть?
— А где у них дача?
— А зачем тебе знать-то?
— Затем, что хочу ее навестить. Адресок скажи, я туда съезжу.
Ниловна поглядела на него, качая головой.
— И не стыдно тебе!
— При чем тут стыд? — Казачинский знал, что нельзя злиться на эту говорящую шавку, состоящую при семье Раи, но все же начал раздражаться. — Я люблю Раю и хочу ее увидеть. Что тут такого?