Сборник "Иван Опалин" [5 книг]

Вышла искрометная комедия с блестящими диалогами, массой комических ситуаций, немножко водевильная и в меру нравоучительная. В ней не было ни комсомольцев, ни трескучих лозунгов, просто люди, которые влюблялись, ссорились, мирились… И хотя Варя сознавала, что у ее мужа большой талант, она была совершенно очарована, прочитав пьесу.

— Если ее поставят на сцене, тебя ждет большой успех…

— Если поставят, — проворчал Басаргин, — а до того ей надо понравиться в театре… И Главрепертком не должен иметь к ней претензий…

Он отнес пьесу в Театр сатиры знакомому знакомого Должанского, потом Петр Яковлевич сказал, что заведующий литературной частью оттуда уволился и на его место пришел кто-то другой. Басаргин помрачнел.

— Позвони в театр, спроси у них напрямую, нужна им пьеса или нет, — предложила Варя.

— Зачем? Услышать, что она им не нужна? Была бы нужна, давно бы меня отыскали…

…Варя отвлеклась от своих мыслей, глянула на циферблат, который тонул в полумраке. Кошка сидела на рояле, сверкая оттуда желтоватыми глазами. Басаргина поднялась с места и включила свет.

Без четверти семь. Где же Максим?

Вдруг она с необыкновенной отчетливостью представила, что его больше нет, она осталась одна, и волны ужаса затопили ее с головой. Одной сражаться с этим безумным и бессмысленным миром, зная, что твой последний бастион пал и ты обречена — да, обречена, по поводу своей способности выживать у нее не было никаких иллюзий.

"Может быть, позвонить еще раз на работу? Но если он ушел, что они мне могут сказать…"

Глухо за дверью: бу-бу-бу. Голоса. Шаги. Знакомые шаги. О боже мой!

Варя метнулась к двери, впопыхах стукнулась о кресло с высокой спинкой, ойкнула, схватилась за колено. В замке поворачивается ключ. Пришел? Пришел! Какое счастье!

— А вот и мы! — сказал Басаргин, проходя в комнату, разгороженную шкафами и ширмами, и по его немного деланому тону Варя поняла, что он перед кем-то рисуется, скорее всего, перед угрюмым молодым человеком в форме с зелеными петлицами, который шагал за ним немного шаркающей походкой.

— Это Варвара, моя жена… А это Опалин. Иван Опалин, — уточнил писатель. — Из уголовного розыска…

— Очень приятно, — пробормотала Варя, подав руку спутнику мужа, и тот осторожно пожал ее, словно она была фарфоровая.

— Я пригласил его к нам на ужин, — сказал Басаргин.

Варя напряглась.

— Максим, — шепнула она, отводя мужа в сторону, — но у нас только хлеб… и несколько яиц…

— У меня ветчина есть, — подал голос гость. — И сыр. Даже два куска, но один лучше выкинуть — испортился он…

Опалин стал вынимать из карманов запакованные в бумагу свертки. Само собой, обожатель сыра Басаргин оказался возле них первым.

— Позвольте, позвольте, Иван Григорьевич… это почему же испортился? — озабоченно спросил он, нюхая сыр. — Ничего не испортился…

— Так плесень же на нем, — ответил Опалин с удивлением.

— Плесень? — переспросил Басаргин, не понимая. — Но… это же рокфор, ему полагается быть с плесенью…

Гость насупился.

— Вы надо мной смеетесь, — проворчал он. — Кто же с плесенью станет есть…

Вмешалась Варя, успокоила гостя, что сыр с плесенью действительно едят, и засуетилась возле буфета, доставая тарелки. Кошка удрала под диван и затаилась. Опалин снял фуражку, положил ее на столик и прошелся вдоль шкафов, разглядывая бабочек в стеклянных ящиках. Он ни о чем особенно не думал, просто фиксировал окружающее: тяжелые шторы на окнах, большой безмолвный рояль, заваленный всякой всячиной, картины в золоченых рамах, книги — много книг, они повсюду. Для интереса Иван взял одну из них, открыл наугад и прочел:

"— Командировать особого чиновника, — сказал он наконец, — в недра крокодила для особых поручений, по моему личному мнению, — нелепо-с. По штату не полагается…"[72]

Он положил книгу на место и повернулся к бюро странной формы, с закругленными углами. Когда-то давно, еще до наступления нового века, отец инженера притащил этот дивный стол в стиле ар-нуво из Парижа, заслужив среди своих знакомых славу чудака и фантазера. Но непрост был французский стол — он пережил две революции и растопку печей своими собратьями, все выдержал, и теперь за ним работал Максим Александрович, сочиняя вещи, наиболее дорогие его сердцу.

Над столом висело несколько газетных вырезок, пришпиленных к обоям старыми патефонными иголками и булавками. Бросался в глаза жирно подчеркнутый красным заголовок: "Куда уходят деньги?"

Ниже располагалось несколько коротких статей, одна из которых называлась "Омоложенные снегири", а другая — "Пересадка желез обезьяны двум больным".

Еще ниже красовалось длинное объявление, примерно на четверть газетной полосы, гласившее: