— … Подожди, дай мне сообразить. Так. Начнем еще раз. Ты серьезно зовешь меня замуж?
— Так же серьезен я был еще только один раз, когда появлялся на этот свет.
— И что я должна говорить в таких случаях?
— А мне откуда знать. Я сам боюсь любого ответа. Хотя наверняка буду рад, если ты ответишь согласием.
— А если я отвечу отказом?
— Я повешу свои гантели на шею и утоплюсь в ванной.
— А ты знаешь, что твоя мать меня не любит?
— Знаю.
— И знаешь, что еще неизвестно, что в этой нелюбви преобладает: ненависть каждой матери к другой женщине, укравшей у нее сына, или ее нелюбовь ко всем евреям вообще.
— Неужели ее антисемитизм так заметен?
— Я почувствовала его сразу, как только она посмотрела на меня.
— Но это же не самое важно? Ведь я люблю тебя. И мне плевать, кто бы о тебе что ни думал.
— Любишь? Тогда, можно я тебя откровенно спрошу еще об одной вещи?
— Конечно можно.
— Почему ты не захотел ребенка, когда я случайно забеременела от тебя?
— А почему ты решила, что я его не захотел?
— Ты же сам доставал для меня все эти таблетки и заставил терпеть сеанс иглоукалывания, от которого я чуть не умерла.
— Не надо было, испугавшись задержки, пить всякую химическую дрянь, которую подсунули тебе твои умудренные опытом подружки. Когда я узнал об этом, было уже не до размышлений, иметь или не иметь ребенка. И признаюсь, если бы тогда ты меня спросила, я еще не знаю, что бы ответил.
— А сейчас ты сказать не можешь?
— Не могу. Это слишком серьезное решение, чтобы о нем говорить не подумав.
Зачать ребенка не трудно, трудно стирать по ночам пеленки.
— А я хочу маленького мальчишку, похожего на тебя.
— А я не хочу.
— Ты не любишь детей?
— Нет почему же, я очень люблю детей, особенно когда у них крепкий сон. А если честно, я хочу девочку.
— Первый раз вижу мужчину, который хочет девочку.
— Ерунда, любой мужчина хочет именно девочку, только им стыдно признаться себе и другим в этом.
— Нет, ты все-таки какой-то ненормальный мужчина.
— А ты уверена, что на свете есть нормальные мужчины? И вообще, покажи мне на этом свете хоть что-нибудь правильное или идеальное, с чего бы можно было брать пример. По мне этот мир только тем и интересен, что он так неидеален.
Представляешь, если бы все были абсолютно нормальными — двинуться можно! А теперь ответь мне: да или нет.
— Ты о чем?
— Ты забыла? Я, кажется, сделал тебе предложение.
— Можно, я отвечу позже?
— Когда девушка не соглашается сразу, это может обозначать только одно — отказ.
— Неправда. Это не отказ. Дай мне подумать. Между прочим, девушкам всегда в таких случаях положено давать время на размышления.
— Ладно, можешь не размышлять, я все понял и так. Секс — это одно, а связать свою жизнь с человеком — это совсем другое.
— Ты даже не знаешь, как ты неправ.
— Возможно. Но ты же сама говорила, что тебе хорошо со мной. Или я тебе нужен только в постели?
— Прекрати говорить гадости. Не могу я сейчас ответить ни да, ни нет. Потом я все тебе объясню.
— Слушай, если тебе так нравится заниматься со мной сексом, я придумал для нас хороший способ. Что ты думаешь, если я тебя трахну во время полета этажа, этак, с двадцать пятого? Мой друг как раз на нем живет. Он уступит на время балкон для прелюдии и прыжка. Представляешь, как будет здорово: вершина оргазма станет вершиной жизни. Мы еще успеем заорать: «Мгновение, ты прекрасно!!!» — Но мы же разобьемся!
— Не исключено, но в этом и смысл.
— Нет, я против. Я еще так мало жила, и почти ничего на этом свете не успела повидать. Может быть лет через тридцать…
— Через тридцать стану возражать я. Зачем мне старуха?
— Неправда, я еще буду молодая. И вообще я стареть не собираюсь.
— Распространенное желание. Мало, правда, у кого сбывается.
— А я не хочу и не буду. Я как представлю, что мне уже скоро двадцать, так сразу не по себе становится. Мне все время кажется, что после двадцати начнется старость.
— А мне скоро двадцать шесть. Тебя разве не удивляет, как это я еще хожу по земле под тяжестью прожитых лет.
— У мужчин время течет по-другому.
— Возможно. Но мне тоже иногда кажется, что где-то после двадцати, двадцати двух начинается умирание. Теряешь ощущение беспричинной радости. До двадцати разница возраста в пять-семь лет кажется огромной пропастью между поколениями. А после стараешься не замечать бег назад твоих лет, остро ощущая растущий отрыв от юности.
— Все равно мужчинам легче, для них внешнее старение не так важно, как для женщины. А для нас уходящая молодость — это катастрофа.
— Не согласен. Если женщина следит за собой, она и в пятьдесят может быть привлекательна для мужчины. Сколько тебе, говоришь, скоро исполняется? Я не расслышал. Пятьдесят?
— Дурак. Фигуру еще можно сохранить. А лицо? Куда ты денешь морщины, цвет и дряблость? Ты разве никогда не вздрагивал от неестественности фигуры девочки и оплывающего лица некоторых женщин.
— К чему сейчас задумываться о грустных вещах? И вообще, что сегодня с тобой происходит. Ты плачешь?! Моя девочка, ну не надо… Иди я обниму тебя… Если хочешь, Вороненок, можешь немного поспать.