Читаем Сборник критических статей Сергея Белякова полностью

Как же сложились такие отношения? Двадцатилетний Евгений Катаев приехал в Москву с рекомендациями уездного уголовного розыска. Ему предложили место надзирателя в Бутырской тюрьме, и он готов был согласиться. Катаев ужаснулся: “Мой родной брат, мальчик из интеллигентной семьи, сын преподавателя <…> внук генерал-майора и вятского соборного протоиерея…” И мы, читатели, спустя восемь десятков лет, уже зная, что, к счастью и, заметим, благодаря Катаеву, жизнь его младшего брата сложилась иначе, все-таки ужасаемся. “Моя комната была проходным двором. В ней всегда, кроме нас с ключиком, временно жило множество наших приезжих друзей”. И всех Катаев неутомимо, не считаясь со временем, уже заполненным работой до предела, водил по редакциям. Чтобы оценить его усилия, надо представить ситуацию начала двадцатых годов. Олеша, Ильф, Петров еще не были авторами “Зависти”, “Двенадцати стульев”, “Золотого теленка”, навстречу которым восторженно вскакивали со своих мест счастливые редакторы. Катаев пытался устроить на работу никому не известных молодых провинциалов. Сложнее всего дело обстояло с Багрицким, которого прочно удерживали в Одессе семья, бедность, мучительная болезнь. Он “заметно пополнел и опустился”, “жил <…> газетной поденщиной”. Катаев понимал, что в Одессе птицелов погибнет. Невольно задаешь себе вопрос: а если бы Катаеву не удалось вытащить птицелова в Москву? Его могла постигнуть участь Семена Кесельмана, который в молодости “считал себя гениальным и носил в бумажнике письмо от самого Александра Блока, однажды похвалившего его стихи”. Кесельман остался в Одессе, поступил на службу в какое-то советское учреждение и перестал писать стихи. В годы Второй мировой войны он погиб в фашистском концлагере. “…у него иногда делалось такое пророческое выражение лица, что мне становилось страшно за его судьбу”. Только перед всевидящей и всесильной судьбой Катаев отступил.

“Три месяца я кормлю его, пою и воспитываю”. Пятидесятидвухлетний бывший предводитель дворянства в роли малоспособного воспитанника. Эта забавная ситуация возникала и разыгрывалась в разных вариантах, конечно, с приездом в Мыльников переулок очередного друга из Одессы. Бендер отчитывал Воробьянинова за ночные похождения, покупал костюм. А Катаев устраивал для Олеши похищение дружочка, покупал Багрицкому приличные ботинки.

А дальше случилось неожиданное. Олеша, Ильф, Петров, Багрицкий — все, кому он великодушно и чуть снисходительно помогал утвердиться в литературе, ушли вперед. Стремительно, ошеломляюще успешно. “Я и глазом не успел моргнуть… моя слабенькая известность сразу же померкла”, — признается Катаев. Он сам создал себе конкурентов, по крайней мере — содействовал их успеху. Завидовал им? Наверное, да. Но вовсе не отказался от роли великодушного покровителя и мэтра. В середине пятидесятых годов Катаев стал главным редактором молодежного журнала “Юность”. Зачем ему в эти годы неблагодарная работа редактора? Он уже не молод. Наконец нашел свой стиль, почувствовал творческую свободу, понял, что может устанавливать в литературе свои законы. Зачем тратить драгоценное время на чужие рукописи? Ответ очевиден: все то же призвание быть мэтром. Но самое поразительное подтверждение моих догадок я неожиданно нашел в статье драматурга В. С. Розова “Феномен Катаева” (“Юность”, 1995, № 6). Поездка советских писателей по США подходила к концу. Неожиданно “Катаев предложил нам с Фридой Анатольевной <…> на пять-шесть дней задержаться в Париже, он очень любил этот город. Мы сказали: с удовольствием, но у нас нет ни копейки. „У меня есть, хватит на всех”, — сказал Катаев. И дал нам денег и на гостиницу, и на питание, и на музей. Согласитесь, не каждый способен сделать такой жест”. Я пытаюсь разобраться в ситуации со своей обывательской логикой. Неужели Катаев не мог провести время в Париже один? Ведь было что вспомнить. Ну купил бы подарки своим близким. В конце концов, кто они для Катаева, эти переводчица и драматург? Случайные спутники. Не более. Мои мысли перебивает знакомый насмешливый голос: “Вы довольно пошлый человек… Вы любите деньги больше, чем надо. Учитесь жить широко!” Это голос Остапа Бендера. А может быть, Валентина Катаева?

“Навстречу ей быстро шел брюнет в голубом жилете и малиновых башмаках”

Перейти на страницу:

Похожие книги

Что такое литература?
Что такое литература?

«Критики — это в большинстве случаев неудачники, которые однажды, подойдя к порогу отчаяния, нашли себе скромное тихое местечко кладбищенских сторожей. Один Бог ведает, так ли уж покойно на кладбищах, но в книгохранилищах ничуть не веселее. Кругом сплошь мертвецы: в жизни они только и делали, что писали, грехи всякого живущего с них давно смыты, да и жизни их известны по книгам, написанным о них другими мертвецами... Смущающие возмутители тишины исчезли, от них сохранились лишь гробики, расставленные по полкам вдоль стен, словно урны в колумбарии. Сам критик живет скверно, жена не воздает ему должного, сыновья неблагодарны, на исходе месяца сводить концы с концами трудно. Но у него всегда есть возможность удалиться в библиотеку, взять с полки и открыть книгу, источающую легкую затхлость погреба».[…]Очевидный парадокс самочувствия Сартра-критика, неприязненно развенчивавшего вроде бы то самое дело, к которому он постоянно возвращался и где всегда ощущал себя в собственной естественной стихии, прояснить несложно. Достаточно иметь в виду, что почти все выступления Сартра на этом поприще были откровенным вызовом преобладающим веяниям, самому укладу французской критики нашего столетия и ее почтенным блюстителям. Безупречно владея самыми изощренными тонкостями из накопленной ими культуры проникновения в словесную ткань, он вместе с тем смолоду еще очень многое умел сверх того. И вдобавок дерзко посягал на устои этой культуры, настаивал на ее обновлении сверху донизу.Самарий Великовский. «Сартр — литературный критик»

Жан-Поль Сартр

Критика / Документальное