Сборник "Лазарь и Вера"

— На том, что каждой Джульетте положено иметь своего Ромео. Разве не так?..

— Каждой... — Она помолчала. Он вдруг подумал, что сейчас она оборвет разговор, положит трубку, как в прошлый раз, и стиснул пальцами черную пластмассовую шейку, как если бы это могло ее удержать. — Скажите честно, по-вашему, я проститутка?..

— Откуда вы взяли?.. — возмутился он с наигранным негодованием.

Она ощутила эту наигранность:

— Все мужчины одинаковы... — Он явственно расслышал ее вздох. — На каждую женщину или девушку смотрят и примеряют, какой она будет в постели... Вот вы, например?..

«Импотент!..» — вспомнилось ему.

— Думаю, вы ошибаетесь, — холодно произнес он. Из окна дуло ночным ветерком, доносившим, помимо запахов стройки — мазута, железа и развороченной глины — тонкий аромат весенней, нетронутой степи. Теплицкий натянул по самое горло распахнувшееся было одеяло, тело его продрала дрожь. — А ну ее к черту, — подумал он, взглянув на фосфоресцирующий циферблат часов, — наглая девка... Чего это я разнюнился?.. Уже третий, а в шесть за мной приедут... — Ему предстояло поехать на карьер, откуда на цемзавод возили песок и щебенку.

— А кто вы по профессии?.. — Тон у нее смягчился, она словно извинялась, хотела загладить сказанное.

— Кто я?.. Наблюдатель человеческих характеров. — Он чувствовал себя оскорбленным и каждую секунду готов был прекратить бессмысленный треп. Слова его прозвучали высокомерно, они как бы отталкивали, проводили между ним и девчонкой-телефонисткой резкую черту.

— Это Стендаль... — донеслось до него. — Да, Стендаль... — Она с явным удовольствием повторила два или три раза это имя, повторила протяжно, вслушиваясь в каждый звук.

— Откуда вы знаете?.. — удивился он и перевалился с бока на спину.

— А что ж тут такого?.. Я люблю Стендаля. «Пармскую обитель», «Красное и черное»...

Вот как... А впрочем — почему бы и нет?.. В нем вспыхнуло профессионально-хищное журналистское любопытство. Грандиозная стройка, котлованы, бараки, прокисшие щи в столовой, пустые продмаги (он еще напишет, напишет об этом!) — и на фоне этого — девушка, телефонистка, читающая Стендаля...

Материал так и просился на первую полосу.

— Вы много читаете?..

— Все, что можно достать в нашей библиотеке. Достоевского, Шекспира, Бальзака...

— Бальзака, — поправил он автоматически. Но она не обратила внимания на его поправку.

— Помните: «Ее глаза на звезды не похожи...»

— «Нельзя уста кораллами назвать...» — подхватил Теплицкий вросший в сознание со студенческих лет сонет.

— «Не белоснежна плеч открытых кожа...»

— «...И черной проволокой вьется прядь...»

Попеременно, строка за строкой, они дочитали весь сонет до конца.

— Послушайте, — сказал он, порядком ошарашенный, — как это вам удается?.. Столько читать, запоминать...

— Я отключусь, а через минуту-две снова подключусь: звонят... — В трубке щелкнуло и затихло. Он ждал — не одну-две минуты, а минут пятнадцать, а то и двадцать. За окнами гудела не прекращавшая жить и по ночам стройка, озаренная желто-бело-голубыми огнями, фыркающая моторами, скрежещущая железом. Теплицкому показалось, что она больше не позвонит, и он ощутил внезапно в душе какую-то досадную, тоскливую пустоту.

— Я вам не даю спать?.. Извините, что не могла раньше... Ведь я на работе...

Голос ее звучал виновато.

— Напротив, я очень рад вашему звонку.

— Даже очень?.. Почему же?..

— Не знаю. Должно быть, потому, что у вас приятный голос. И вы любите Стендаля. А я тоже его люблю...

— Вот видите... — Она тихонько рассмеялась, довольная — тем ли, что сказал он о ее голосе, тем ли, что он тоже любит Стендаля.

— А вы читали его «Трактат о любви»?..

— Нет, не приходилось.

— А вы почитайте... Вы ведь журналист и пишете на моральные темы?..

— Иногда...

— Вот видите... Я сразу догадалась, когда вы сказали про характеры...

— А вы в самом деле много читаете, если добрались даже до «Трактата»...

— А что делать-то?.. Пока другие на танцы бегают, я читаю...

— А вы почему не «бегаете»?..

— А что там хорошего?.. Вы ведь знаете, зачем туда ходят?..

— Зачем же?..

— Будто вам не известно...

— Нет, — вступил в игру Теплицкий. Или это была игра только с его стороны, игра, в которой обнажаются, тычутся мордочками, вылезая на поверхность, тщательно укрываемые в глубине устоявшихся приличий инстинкты.

— Вы что... У нас есть танцплощадка такая, на сопке, которую «Сопкой любви» прозвали... Так там под каждым кусточком эти вот самые резиновые баллончики, там их кучи...

— Презервативы?..

Ему почему-то остро захотелось ее смутить, пощекотать, никакой нужды в уточнении сказанного ею не было.