Читаем Сборник летописей. Том II полностью

После этого назначили сто гонцов от царевичей, послали [их] к Ариг-Буке: «Мы, царевичи и эмиры, посоветовавшись, единодушно |A 170а, S 398| посадили на каанство Кубилай-каана». В тот день они пировали; когда наступила ночь, Дорджи убежал; они [об этом] узнали и послали по его следам гонцов; курьеры его захватили и привели. Его допросили с угрозами, он сознался и раскрыл от начала до конца историю смуты и все то, что они замыслили. Его заточили и затем поставили Абишку, сына Бури сына Мутугэна сына Чагатая, во главе улуса его деда и отправили [его туда], вместе с ним послали Нарин-Кадана — старшего брата. В пределах области Тангут их настигли многочисленные гонцы Ариг-Буки и, захватив их, привели к нему, [где] и содержали в заточении, и гонцов Кубилай-каана не отпустили.

В то лето они посылали друг к другу много гонцов, но соглашение не осуществилось. А потом распространили слухи, что прибыли Хулагу, Берке и другие царевичи и что их решением и могуществом Ариг-Бука стал кааном. И такого рода ложные слухи они распускали, пока не наступила осень. Ариг-Бука дал войско Джумкуру, старшему сыну Хулагу-хана, Карачару, сыну Орды, и с несколькими другими царевичами послал [их] войной на Кубилай-каана. В передовой рати каана были Йисункэ и Нарин-Кадан. Когда они встретились на земле ..., они вступили в сражение, и войско Ариг-Буки было разбито; Джумкур и Карачар с небольшим числом [людей], убежав, ушли с поля битвы. Ариг-Бука и войска его испугались, обратились в бегство, рассеялись и прибыли в область киргизов, а до этого они убили тех двух царевичей, что были в заточении, и [всех] сто гонцов.

Обычно съестные припасы и питье привозили в город Каракорум на повозках из Хитая. Кубилай-каан это запретил, и там начался сильнейший голод и дороговизна. Ариг-Бука оказался в безвыходном положении и сказал: «Самое лучшее — это чтобы Алгу, сын Байдара сына Чагатая, который давно несет придворную службу и знает правила и обычаи каждого дела, отправился и стал ведать столицей своего деда и его улусом, прислал бы нам помощь оружием и провиантом и охранял бы границу Джейхуна, чтобы войско Хулагу и войско Берке не могли прийти с той стороны на помощь Кубилаю». Он отправил [его] обратно, прельстив его такой мыслью. [Алгу] полетел, как стрела из лука, и принялся устраивать свои дела. Когда он дошел до границы Кашгара, у него [уже] собралось около 150 тысяч всадников, храбрых бойцов. Он начал бунтовать и оказывать противодействие. Каан, выступив в поход, двигался быстро и когда прибыл в местность …, то услыхал, что Ариг-Бука убил Абишку и еще тех двух других царевичей, которые с ним были, и [всех] сто гонцов. [Кубилай] пришел в ярость и убил Дорджи-нойона, которого он держал в заточении.

А перед тем, как выступить в поход, он послал царевичей Екэ-Кадана и Тайджу, сына Джучи-Касара, с несколькими другими царевичами, а из эмиров — Тури с большим войском в область Тангут, так как [ему] сообщили, что Ариг-Бука послал Алямдара и Кундакая в качестве эмира и шихнэ во главе войска, которое было с Менгу-кааном под Нангясом и которым после него владел Асутай, прибывший туда один [без своей орды]. А они [Алямдар и Кундакай] были в пределах Тангута. Когда Еке-Кадан и Тайджу до них дошли, то дали [им] бой. Алямдар был убит в том сражении, часть войска была побита, часть рассеялась, а оставшиеся бежали и присоединились к Ариг-Буке в области киргизов. Кубилай-каан, когда прибыл в пределы Каракорума, застал все четыре ставки Ариг-Буки и ставки кулюков, вернул их обратно и перезимовал у реки Унки-мурэн. А Ариг-Бука, расстроенный и растерянный, стоял с отощавшим и голодным войском на границе Кем-кэмджиют у реки ..., из боязни прихода каана он отправил [к нему] гонцов и просил прощения, [заявив]: «Мы, младшие братья, согрешили, и они [тоже] совершили преступление по невежеству, [ты] мой старший брат и можешь за это судить, я прибуду, куда бы ты ни приказал, приказа старшего брата не преступлю, подкормив животных, я направлюсь [к тебе], подойдут также Берке, Хулагу и Алгу — я ожидаю их прихода». В таком роде он послал сообщение.

Когда гонцы прибыли к каану и передали поручение, он промолвил: «Блудные сыновья теперь пришли к себе и отрезвились, поумнели и одумались и признались в своей вине». И в ответ сказал: «Когда Хулагу, Берке и Алгу туда прийдут, то пусть они непременно пошлют гонцов, и как только гонцы их прибудут, то мы назначим место, где нужно собраться; прежде всего нужно, чтобы они сдержали свое слово, и если вы прибудете до их прихода, будет лучше». Он отпустил обратно гонцов, а сам вернулся и остановился у своих становищ в местности Караун-джидун, войску он разрешил разойтись и отправиться по своим юртам, а становища Ариг-Буки[656] и кулюков[657] Чингиз-хана он отпустил по своим юртам и приказал им там остаться, а Йисункэ, который приходился каану племянником,[658] оставил с десятью туманами войска у границ улуса и приказал [им] там пребывать, чтобы, когда придет Ариг-Бука, прибыть вместе с ним.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Непрошеная повесть
Непрошеная повесть

У этой книги удивительная судьба. Созданная в самом начале XIV столетия придворной дамой по имени Нидзё, она пролежала в забвении без малого семь веков и только в 1940 году была случайно обнаружена в недрах дворцового книгохранилища среди старинных рукописей, не имеющих отношения к изящной словесности. Это был список, изготовленный неизвестным переписчиком XVII столетия с утраченного оригинала. ...Несмотя на все испытания, Нидзё все же не пала духом. Со страниц ее повести возникает образ женщины, наделенной природным умом, разнообразными дарованиями, тонкой душой. Конечно, она была порождением своей среды, разделяла все ее предрассудки, превыше всего ценила благородное происхождение, изысканные манеры, именовала самураев «восточными дикарями», с негодованием отмечала их невежество и жестокость. Но вместе с тем — какая удивительная энергия, какое настойчивое, целеустремленное желание вырваться из порочного круга дворцовой жизни! Требовалось немало мужества, чтобы в конце концов это желание осуществилось. Такой и остается она в памяти — нищая монахиня с непокорной душой...

Нидзе , Нидзё

Древневосточная литература / Древние книги
Шицзин
Шицзин

«Книга песен и гимнов» («Шицзин») является древнейшим поэтическим памятником китайского народа, оказавшим огромное влияние на развитие китайской классической поэзии.Полный перевод «Книги песен» на русский язык публикуется впервые. Поэтический перевод «Книги песен» сделан советским китаеведом А. А. Штукиным, посвятившим работе над памятником многие годы. А. А. Штукин стремился дать читателям научно обоснованный, текстуально точный художественный перевод. Переводчик критически подошел к китайской комментаторской традиции, окружившей «Книгу песен» многочисленными наслоениями философско-этического характера, а также подверг критическому анализу работу европейских исследователей и переводчиков этого памятника.Вместе с тем по состоянию здоровья переводчику не удалось полностью учесть последние работы китайских литературоведов — исследователей «Книги песен». В ряде случев А. А. Штукин придерживается традиционного комментаторского понимания текста, в то время как китайские литературоведы дают новые толкования тех или иных мест памятника.Поэтическая редакция текста «Книги песен» сделана А. Е. Адалис. Послесловие написано доктором филологических наук.Н. Т. Федоренко. Комментарий составлен А. А. Штукиным. Редакция комментария сделана В. А. Кривцовым.

Автор Неизвестен -- Древневосточная литература

Древневосточная литература