Ратнинцы и лесовики, изображавшие сидящих на берегу пленных, устали сидеть неподвижно, началось шевеление, негромкие разговоры. Ляхи, исполнявшие роль часовых, тоже несколько сбросили напряжение, принялись переминаться с ноги на ногу и даже прохаживаться туда-сюда. В общем-то, это было хорошо — чем естественнее ведут себя "часовые", тем легче будет обмануть прибывших на ладье, но когда один из ляхов направился к ближайшим кустам, Мишка подхватил с земли самострел и крикнул:
— Эй, куда? Назад!
— По потшебе[104]
… — послушно откликнулся лях и универсальным жестом изобразил процесс отправления малой нужды.— Потерпишь! — безапелляционно заявил Мишка, многозначительно поведя самострелом. — Или прямо здесь дуй… ишь, каким застенчивым сделался! Не бойся, не оторвут тебе ничего!
— А вот я так и оторвала бы! — неожиданно заявила немолодая женщина, сидящая на земле недалеко от Мишки. — Как сильничать, так не стеснялся, а тут вдруг застенчивым стал!
Лях, пряча глаза, на всякий случай отошел на несколько шагов в сторонку.
— Эй, парень! — окликнула Мишку молодуха в драной рубахе, с синяком на пол-лица и сильно расцарапанной шеей. — А ты попал бы из своей стрелялки, если б этот гнус свое хозяйство достал?
— Ха! Да наш боярич на слух стрелять умеет! — влез в разговор урядник Степан. — Он бы этому усерышу с закрытыми глазами, только по журчанию, болт, куда надо, засадил… и куда не надо, тоже!
"Пленники" негромко загомонили, наперебой перечисляя разные места ляшского организма и классифицируя их по признакам: "куда надо" и "куда не надо". Получалось, что "надо" вообще-то бы везде, но только так, чтобы не сразу помер. "Часовые" и вовсе затосковали.
— Боярич! — немолодая женщина, высказавшая желание "оторвать", пересела поближе к Мишке. — А ты и в правду боярич?
— Да, боярич из рода Лисовинов, внук воеводы Корзня.
— И сотником у этих? — женщина качнула головой в сторону Степана.
— Верно. Меня Жданом звать.
— Жданом?
— Во Христе Михаил сын Фролов.
— А… ну да, конечно… А меня Буеслава.
— Рад познакомиться, матушка Буеслава! — Мишка, хоть и не вставая, подчеркнуто склонил голову, коснувшись груди подбородком. — Честь для меня.
— Вежливый… — Буеслава скупо обозначила улыбку, — и внук Корзня… — улыбка тут же угасла. — А скажи-ка, Ждан, где ж ты себе сотню таких удальцов набрал?
— Так у нас там Воинская школа есть, матушка Буеслава. Все мои ребята в той школе ученики.
— Да? И кого ж вы в той школе учите?
Мишка чуть не ляпнул: "Воинов, конечно", но вовремя сообразил, что вопрос о том, кого в Воинскую школу принимают.
— Да всех учат, не только ратнинских! У нас там и ребята из Турова есть, даже торк один затесался, а больше половины — из дреговических родов. Светлая боярыня Гредислава Всеславна их на учебу благословила…
— Почему Гредислава? — перебила Мишку женщина. — Правильно говорить Градислава — создающая славу.
— Да? А у нас так говорят. Я думал, что Гредислава — это от грядущей славы. И боярыня не поправляла…
— Ну… ей виднее, может, и надо так с вами, христианами…
— Эй! Тихо там! — над бортом захваченной у ляхов ладьи поднялась голова десятника Егора. — Расшумелись, как на торгу!
Поспать после боевой ночи Мишке с опричниками удалось только до обеда, потом поднялась тревога — к погосту приближался небольшой отряд ляхов, возвращавшихся с грабежа какого-то лесного селища. Поучаствовать в его истреблении отрокам не пришлось, потому что дорвавшиеся наконец-то до дела ратнинцы искрошили неполные два десятка бандитов, совершенно не готовых к подобному обороту дела, в считанные минуты. Потом, где-то через пару часов, была еще одна тревога, чуть не закончившаяся весьма скверно — ратнинцы с лихим гиканьем и посвистом налетели на отряд, возглавляемый Лукой Говоруном. Только вид уникальной рыжей бородищи воеводского боярина и его не менее уникальные ораторские способности в последний момент предотвратили кровопролитие.