Сборник "Отрок"

— Сучок!!! — взревел все еще стоящий враскорячку на упавшей лестнице Бурей. — Стебать тя оглоблей!!! На хрена ты туда залез?!!!

— А?

— Я говорю… Ох… Чурбан треснутый! Чего тебя в гнездо занесло?

— Сам просил уважить, — поведал Сучок, — место под ребеночка пригреть…

— Врешь!!

— Сам ты чурбан треснутый! Я бы без помощи туда взобрался? Ты же и подсаживал, жопа конячья!

Над подворьем обозного старшины повисла напряженная тишина. Молчал Бурей долго, но зато вопрос, заданный им после паузы был, что называется, не в бровь, а в глаз:

— Опохмелиться хочешь?

— Ох, и повезло же тебе, Кондрашка… — Бурей, прищурив глаз, как при стрельбе, уже в четвертый раз нацелился носиком кувшина с бражкой на чарку и опять промахнулся. — Да что ж ты вертишься-то?

— Кто? Я? — Сучок пощупал скамью, на которой сидел, и отрицательно покрутил головой. — Не, я не кручусь.

— Да не ты! Стол! — обозный старшина склонился к столешнице и с хлюпаньем втянул вытянутыми в трубочку губами лужицу пролитой браги. — Или весь дом… или это… вообще все! Вот, опять пролил.

— Э-э-э, Серафимушка, не бывать тебе плотником… целкости должной нет. Это тебе не с луку стрелять, тут таинством владеть надобно!

— Э? — Бурей озадаченно поскреб в бороде. — Каким таким таинством?

— Ага! Так я и рассказал! — Сучок приосанился и попытался придать себе неприступно-загадочный вид, но получилось неубедительно из-за застрявших в бороде прядей квашеной капусты. — Таинство… оно… Выпьем!

— Не буду!

— Ну, не хочешь… как хочешь! — Сучок пренебрежительно махнул рукой. — Я и один могу… А почему?

— Ты меня обидел!

— Я?!! — изумился Сучок. — Да ни в жизнь! Серафимушка! Да ты ж тут единственный человек, который в своем уме! Все ж остальные дикие какие-то, сущие звери! И дети у них… вон, на Младшую стражу глянешь, жуть берет! Так и мнится, что бабы их прямо в доспехе рожали! Корней, ну прямо… как его? А! Скимен рыкающий! Ратники его — смерть ходячая! Архи… Ахри… страх… староста ваш! Как глянет! Как глянет… и баба у него лучница! Да что там ратники! Обозники-то! Илья… недавно мне такое сказанул… я чуть портки не потерял! Твое воспитание, между прочим, Серафим…

— Э? Мое? — Бурей ненадолго задумался, а потом подтвердил. — Да! Мое! А чего сказанул?

— Чего, чего… — Сучка аж передернуло от воспоминаний. — Я ему по чарочке принять предложил, а он говорит: "Некогда. Дел много". Нет, ты представляешь себе?!!

— Ой… Ик! — Бурей прикрыл рот ладонью и вытаращился на Сучка. — Не-е, Кондраш, он, пока у меня был, никогда… Это его там испортили!

— Точно! — плотницкий старшина упер в Бурея указующий перст. — Ох, мудер ты, Серафим Ипатьич, ох, мудер, как все прозрел! Истинно, истинно, вертеп там бесовской! И Михайла, в любомудрии погрязший, и мать его… это самое… с Рудным Воеводой… и греха не страшится! И Юлька…

— Гр-р-р! Ягодку не трожь!!!

— Так я ж и объясняю… Михайла так прямо при всех и сказал: "Бурей — добрейшей души человек!" Уж ему ли не знать? Так и говорит: "Добрейшей души!" И все соглашаются! Да и как не согласиться? Я всяких в своей жизни видал… с князьми, как с тобой, разговаривал, а такого, как ты, ни разу не встречал!

— Ну… ты уж совсем… — Бурей опять ухватился за кувшин, но обнаружил, что чарки полны. — Прям… тебя послушать, так и…

— И скромный! — подхватил Сучок. — И набожный! И… давай, Серафимушка, за тебя! Дай тебе Бог здоровья!

Друзья опрокинули по чарке, Бурей захватил жменю квашеной капусты и смачно захрустел, а Сучок, нюхнув корочку хлеба, продолжил:

— Я ж тут было уже совсем затосковал: народ-то все вокруг дикий, видом страхолюдный… даже зверообразный! Прямо сыроядцы какие-то! Нет, на вид-то они даже и благообразны… некоторые, но в душе-то! Ты представляешь? Я ему в морду со всей мочи, а он смотрит так, будто неприятно ему, что я руки перед тем не помыл!

— Гы-ы-ы! Это у нас умеют!

— Вот именно! И вдруг ты! Посреди всего этого ужаса! Такая же, как я сам, душа неприкаянная. Ну, признайся: ты ведь тоже почуял? А? Ну, почуял же? — Сучок сжал ладони перед грудью и умилился. — Как ты меня тогда об забор! Ласково, даже не сломал ничего!

— Ну, уж… ласково… — засмущался Бурей. — Скажешь тоже… неприкаянная.

Застенчивость настолько не вязалась с внешним видом обозного старшины, что Сучку стало его жаль и захотелось сказать что-нибудь ободряющее.

— А за Юленьку ты, Серафим, не беспокойся! Она сама кого хочешь… Вот у меня один дурень ее как-то дурным словом помянул, так тут же, не сходя с места, себе обухом по пальцу и звезданул! Чуть не в лепешку разбил!

— Гы-ы-ы! — тут же развеселился Бурей. — А ты говоришь: "Таинство! Целкость!". Гы-ы-ы!

— Да! Таинство! — взвился Сучок. — Если хочешь знать, у нас в Новгороде Северском любой из моей артели… Ну, вот случается, что выпить страсть как охота, а нечего! И тогда мы идем в кружало и бьемся там об заклад… на выпивку, само собой. В мах, из-за плеча, рубим топором мухе лапки. А муха жива остается! Только муху покрупнее надо брать — работа все-таки тонкая. А еще лучше овода — он на вид муха мухой, только серая, но не в пример нажористей.

— Мухе? Ноги?

— Ага!

— Топором?

— Им, родимым!