И оживает мир литературный –
Здесь Мопассан и Байрон, и Лесков,
И музыка – шопеновы ноктюрны.
И звуки, и слова несутся вдаль,
И глаз увидел золотые ветви.
И это все придумал добрый Брайль,
Незрячий педагог двадцатилетний.
Он не свернул с проложенной тропы,
Шагал вперед, и он не мог иначе.
Бывает, что и зрячие – слепы,
Береста
Таможенник был явно удивлен,
Такого груза не видал доселе:
- Чей чемодан? И чем наполнен он?
Что? Береста? Да вы в своем уме ли?
А может, контрабанда с берестою?
Наркотики иль скрытый драгметалл?
Но вновь прибор предательски молчал,
Да чисто все, майор, Господь с тобою!
Ну как чинуше объяснить, что там,
Где круглый год благоухают розы,
Среди шикарных прямоствольных пальм,
Ночами снятся русские березы,
Те, что хранят веками красоту,
Что хороводят на опушке леса…
И ты увез за море бересту,
Но уплатил за превышенье веса.
Мое сходство с Иосифом Бродским
Мы оба родились в сороковом.
И оба в мае.
И в двадцатых числах.
Три дня лишь разность.
В паспорте моем
Национальность та же,
Что на нем повисла.
Фамилии - из близких,
Близких мест.
Ласкают их
Одни и те же ветры.
Есть город Луцк,
И город Броды есть
На расстояньи
В сотню километров.
И нас обоих
Обожгла война,
Обоим показав
Свое уродство.
Поэзия Иосифа сильна.
Вот здесь и завершилось
Наше сходство...
Сентябрь
Видна повсюду осени работа –
В лесах повисла паутинок сеть,
И кулики, хвалившие болота,
С любимых мест готовы улететь.
И бодрый ветер весел, не простужен,
Вершит роман с промокшею тропой,
И облака, заглядывая в лужи,
Как в зеркала, любуются собой.
Осина пламенеет возле дома,
Прощаясь с постаревшею листвой,
А в огороде пахнет столь знакомо
Картофельною бурою ботвой.
Кружит устало желтых листьев стая,
Минорный создавая колорит,
Грядет октябрь, и роща золотая
Есенинским стихом отговорит…
Парижский художник
Молодой Модильяни,
Ни сантима в кармане,
Постоянно в капкане,
Презирает уют.
Проживает в мансарде,
День и ночь в «авангарде»,
Но за все «авангарды»
Ни гроша не дают.
Молодой Модильяни,
Островок в океане,
Дремлют стрелы в колчане,
Не уходят в полет.
Нет в окне занавески
И знакомой Франчески,
И художника резко
Жажда творчества жжет.
Молодой Модильяни
Пребывает в нирване,
Пыль на старом диване,
Неухоженный вид.
Здесь в мундире картофель,
Хлеб и жиденький кофе,
Но ахматовский профиль
На мольберте стоит.
"Я столько раз бывал за рубежом..."
Я столько раз бывал за рубежом,
Что страны и не вспомню поименно,
Я видел знаменитый мост Патона,
Простерший крылья над седым Днепром.
Я посетил немало дальних мест,
Желанье странствий – это в нашем вкусе.
Вот маленький отважный город Брест
В лесной многострадальной Беларуси.
Да разве все уместится в строку?..
Воспоминаний томная нирвана:
Здесь розовые камни Еревана,
Фуникулер в сиреневом Баку.
Тбилиси оживает в унисон,
Шумит Кура, ее внизу не видно,
Приняв на плечи старый Пантеон,
На город смотрит древняя Мтацминда.
И Азия была в моей судьбе,
Где шашлыки и поутру похмелье,
Угрюмое Варзобское ущелье,
В халатах пестрых яркий Душанбе.
Какой клубок далеких кинолент,
И каждая из них – для песни стимул.
Встает в воспоминаниях Ташкент,
Алайский рынок сеть свою раскинул.
Ах, как воспоминание свежо,
Как будто смотришь старый телевизор…
Совсем не зная, что такое виза,
Я столько раз бывал за рубежом!
Век Пастернака ( венок сонетов)
1
Бурлящий юбилейный век
Войдет в историю двадцатым,
В нем будет жалок человек,
В нем не спасут щиты и латы.
Предъявит он жестокий чек,
Потребует такой оплаты,
Что даже царские палаты
Падут на петроградский снег.
И развернутся перед нами
Картины яростных атак.
Скуластый мальчик Пастернак
Глядит огромными глазами.
И век сквозь лихолетий дали
Открыть готов свои скрижали.
2
Открыть готов свои скрижали
Для записи тяжелых дат,
Чтоб много позже все узнали –
Он – век-поэт и век-солдат.
А что – поэт? Пред ним предстали
Одежды из одних заплат,
Искрящихся надежд закат,
Свечей огарки в старом зале.
«Февраль. Достать чернил и плакать!»,*
Поэту чуть за двадцать лет.
Откуда, из каких замет
В душе «грохочущая слякоть»?
Век начинает свой разбег
Рожденьем будущих калек.
-------------------------
*«Февраль. Достать чернил и плакать!», 1912
3
Рожденьем будущих калек
И жертв иных, их миллионы.
Тот переполненный ковчег
Везет багаж – мольбы и стоны.
И вновь вопрос – далекий брег
Когда свои представит склоны?
Надежд разбитых – эшелоны,
Погостов горестный ночлег.
Пока что тишь. Нет перебранки,
Раскинул мир свои крыла.
«Размокшей каменной баранкой
В воде Венеция плыла»*
Еще ипритом не пугали
И посвистом свинца и стали.
--------------------
* «Венеция», 1913
4
И посвистом свинца и стали
Еще не полнится Земля,
Еще поля собой питали
Вокруг лежащие края,
Над речкой ивы зависали
И, чуть дыханье затая,
Листвой резною шелестя,
Дубки к себе рябинок звали.
И лихолетье не настало,
Еще на небе звездопад,
«Жуками сыплет сонный сад»*