Сборник работ. Девяностые

«Мне кажется, Вы не правы, когда в некоторых строках заключительной части Вашего очерка светится недоброжелательство к «нынешним демократам». Суть в том, что при всей гуманистической значимости диссидентского движения, при всей неординарности личностей многих из них, при всем их личном мужестве, все они были Донкихотами в борьбе за изменение системы. Нужны ли такие люди? Безусловно… И Вы, и я могли бы много говорить на эту тему. Но Вы, как умный человек, должны сознавать, что подлинным фундаментом существовавшей системы было отсутствие частной собственности — в экономическом плане и всеобщее господство государства, диктатуры класса распорядителей государственной собственности — в политическом. Подавление прав человека было естественным элементом существовавшей политической системы, охранявшейся и поддерживаемой экономической системой. Так что для меня борьба за права человека равна борьбе за слом антиестественной экономической системы. Только частная собственность и рыночная экономика в конечном счете могут обеспечить права человека. И в этом смысле многие из известных ныне молодых деятелей (пусть они и не приковывали себя цепями на Красной площади, не сидели в тюрьмах и «психушках», и м. б. не обладают таким личным мужеством, как генерал Григоренко) делали для восстановления прав человека ничуть не меньше, чем диссиденты.

Вот, если кратко, мое возражение Вам.

С искренним уважением Михаил Лурье. Москва».

* * *

Кажется, мы далеко удалились от непосредственного героя повествования. И здесь, возвращаясь конкретно к генералу Григоренко, рассматривая вблизи размываемый временем образ, не обойтись без писем его друзей и сподвижников.

Бесценная реликвия

Игорь Рейф, Москва («Никогда не забудем мы врача Игоря Рейфа, его врачебные заботы обо всей нашей семье и прекрасные и умные его беседы со мной. Не забудем и его жену Зою». — П. Григоренко «В подполье можно встретить только крыс…», изд. «Детинец», Нью-Йорк, 1981 г.):

«Почти четверть века как бесценную реликвию храню я пачку писем Петра Григорьевича Григоренко из Черняховского специзолятора. Как обычно пишутся письма из тюрьмы? Справляются о здоровье, передают приветы, скупо, два-три слова, — о своем однообразно безрадостном житье-бытьё. И все. Как тут разговоришься, если каждое слово проходит жесткую цензуру.

Эти письма трудно было отнести к разряду «тюремных», настолько свободно и непринужденно держал себя мой корреспондент. Я порою забывал, что наш разговор ведётся не на равных, что бумага собеседнику выдается лишь по особым дням — «дням писем» — по унизительной куцей норме.