Когда Лев Николаевич вошел в Овальный зал редакции, все встали, овация длилась, как на премьере Большого театра. И все отступники — и члены редколлегии, и партийный колобок дружно аплодировали.
Возвращаются из-за рубежа опальные журналисты. Национализированы транспорт (лифт), объект культуры (теперь кино снова смотрят все вместе).
Праздник! Свобода! И маникюрше не от кого прятаться. Она в белом халате, свободная, входит в свободный (недавно персональный) лифт. Невысокого роста незнакомец улыбнулся ей: «Вы работаете в парикмахерской?» Приветливый голос показался ей даже заискивающим. «Да», — ответила она, даже не взглянув на незнакомца. Так отвечали советские продавцы в магазинах, когда товара мало, а приниженных покупателей много. Или таксисты, которые сами выбирали маршрут — ехать или не ехать.
— А как к вам попасть, когда удобнее? — снова любезно спросил незнакомец.
— Как-как, — передразнила она, — как все. Записываться надо — «как».
Незнакомец снова обаятельно улыбнулся: «Спасибо, до свидания». И вышел на 3-м, начальственном этаже. Тут маникюрша увидела, что незнакомец прихрамывает, и ей, как при Алексееве, снова стало плохо.
Через несколько минут в парикмахерской раздался звонок: «Когда удобно?»
В назначенный час вошел Толкунов. Один. Сел в кресло и, смеясь, повернулся к маникюрше: «А здорово вы меня…»
С маникюршей потом, позже случился тяжелейший инфаркт. Несколько минут клинической смерти. Врачи реанимации спрашивали, что она видела. Ну да, тоннель, свет в конце, выход — зеленая трава, белый человек на белом троне. Она протягивает ему руку, но он отгораживается ладонью: не время…
Не при Алексееве инфаркт, а при Толкунове. Так бывает: в войну не болели, а потом… Или, если помните, — маленький Чарли Чаплин уцелел на боксерском ринге, унес ноги, а уже в раздевалке на него упала с гвоздя безобидная, смешная перчатка, и он потерял сознание.
Алексеева убрали, а Толкунова вернули не потому, что один плохой, а другой хороший. Просто переменилась власть. Умер Брежнев, к власти пришел Андропов, с которым Толкунов работал когда-то в ЦК, в отделе социалистических стран. Лев Николаевич попросился снова в газету. Андропов предложил возглавить «Правду».
— Нет, только в «Известия».
Когда я по звонку зашел к Толкунову, он стоял, облокотившись о стол, и рассматривал на большом листе пофамильный известинский список. Склонился, как маршал над картой сражений.
— Ну, что? — он поднял голову. — Будем сокращать?
— Никого вы не уволите. С вашим-то характером.
— Между прочим, при мне из АПН было уволено полторы тысячи человек — и ничего, справился.
— И чем для вас кончилось? Инфарктом.
Конечно, люди, которые семь лет уродовали газету, были ему не помощники.
Газета начала набирать силу.
Но. Умирает Андропов, приходит Черненко и тут же снова убирают Толкунова. Буквально через год. Сдувают, как пылинку. Фронтовика, коммуниста, никогда ни в чем не провинившегося. Коллектив редакции для власти — ноль, читатели — ноль.
В последний день работы в кабинет зашел Толя Аграновский. Попрощаться.
— Поскольку вы снова не главный редактор, могу сказать вам совершенно прямо: вы — хороший человек.
Это было в пятницу вечером. Через несколько часов, в субботу, рано утром, Анатолий Абрамович Аграновский умер.
Мистика
Судьба хотела подравнять этих людей.
У Льва Николаевича умер сын Андрей. Тоже журналист. Ему было 37 лет.
У Петра Федоровича пропал внук Сергей. Военный переводчик. Ему еще не было тридцати. Искали с помощью члена думского Комитета по безопасности Виктора Илюхина. Увы.
Несчастный, глубоко партийный Петр Федорович обратился к знаменитому экстрасенсу, и тот показал, где «зарыто»: двор, гаражи, зеленый забор, труба, недостроенный дом. Схватили машину, подъехали — описания совпали до мелочей. Увидели свежезакопанную яму. «Здесь, — сказал бледный экстрасенс, — что-то, изрубленное на куски».
Милиционеры копать не разрешили: подождем собаку. Собака не освобождалась несколько дней. Когда приехали вновь, яма оказалась раскопанной: кто-то опередил.
Мистика.
Несчастный Петр Федорович. Если бы кто-то из нас мог помочь ему… Может быть, он в очередной раз ошибся, утвердившись, что убийцы — это и есть народ.
Льва Николаевича отправили дослуживать в Кремль. Председатель Совета Союза Верховного Совета СССР. Должность звучная. Я навестил. Справа на стене — портрет Горбачева, слева — вид из окна: парадная площадь, голубые ели, Царь-пушка.
— Красивый у вас вид из окна.
— Вид-то красивый, да прав-то никаких, — ответил невесело.
Должность в ту пору — представительская, действительно бесправная. Лев Николаевич был угнетен.
Кремль стал местом ссылки последних советских Главных редакторов «Известий». Туда отправили и наследника Толкунова Ивана Дмитриевича Лаптева. Время — смежное, но совсем другое. Должность стала реальной, палата занималась законотворчеством, Лаптев вел шумные заседания Верховного Совета.
Эпилог