Сборник работ. Семидесятые

Хорошо, что в камере были ещё трое. Русские лётчики, двое — коммунисты, и молоденький — комсомолец. Им уже зачитали приговор, который утром, через несколько теперь часов, должны привести в исполнение. Они не спали, последние часы в жизни да ещё спать… Вспоминали житьё-бытьё.

Перед рассветом лязгнули ключи. Когда всех троих уводили из камеры, один из них обернулся с порога, крикнул:

— Там в окне за решёткой — хлеб. Тебе. Надо жить!

Понял тогда же Розанов: эти люди, хоть и были они голодны, подарили ему не нетронутый кусок хлеба. Они подарили ему мужество жить.

Через несколько дней его вместе с другими погрузили в машину и под усиленной охраной повезли. В Саласпилс. Дорога, по которой ехали, была полна народу, под конвоем — старики, женщины, дети… Они тоже двигались к Саласпилсу. Розанов смотрел, как здоровые вели под руку больных, как пристреливали фашисты тех, кто падал. Молодая женщина вышла из строя, чтобы перепеленать ребёнка. Шуцман вонзил ей в спину штык.

В конце пути начинался старый парк — дубы, липы. Откуда-то из земли появлялись люди и вновь исчезали. Это были наши военнопленные, строившие концентрационный лагерь. Они жили под открытым небом, касками, мисками зарывали себя в землю, спасаясь от снега, дождя, ветра.

То было лишь преддверие Саласпилса.

Новичков встретила легковая машина, из неё вышли два офицера и долговязый — в гражданском. К гражданскому Розанов почему-то особенно присматривался: низкий лоб, жёсткие глаза, тонкие губы. Оказалось, перед ним автор проекта и начальник строительства лагеря — Магнус Эдуардович Качеровский. Автор проекта… С чего же начал он строительство? Ещё не появились первые бараки, ещё не было вокруг и колючей проволоки, а в центре уже возвышалась… виселица.

Один из заключённых попросил слова. Мы будем работать, сказал он, так, как потребует начальство, но просим создать нам хоть какие-то условия для жизни. Гражданский засмеялся:

— Для жизни?.. Создадим, создадим…

Заключённого расстреляли.

Это было преддверием ада.

Сам ад описан и исследован достаточно. Познакомимся лучше с людьми. С коммунистами Янисом Логином, Карлом Фелдманисом, Константином Стрельчиком. 21 января 1943 года, в день смерти Ленина, Янис Логин организовал в бараке митинг. Собралось более трехсот заключённых. Янис говорил о вожде, читал поэму Маяковского, стихи Пушкина и Райниса.

Карл Фелдманис работал в строительной конторе лагеря. Почти каждый вечер, когда начальство уезжало домой, он тайком проникал в кабинет Кемеровского и включал радиоприёмник. На следующий день весь лагерь знал фронтовые новости.

Бок о бок с пытками и казнями шла иная жизнь. Подпольщики изготовляли оружие, готовились к вооружённому восстанию. Заключённые приносили из каменоломен взрывчатку, припасли несколько самодельных гранат, холодное оружие. Вырваться на свободу не терял надежды никто. Но…

Но однажды, когда Карл Фелдманис поздно вечером, как всегда, слушал радио, в дверь забарабанили, вошёл… Качеровский. Фелдманис успел выключить радио. Качеровский быстро прошёл к приёмнику и положил на него руку: теплый.

— Слушал?

— Музыку.

Красная стрелка показывала Москву.

Сотни заключённых были казнены в Бикерниекском лесу, и среди них руководители подполья — Фелдманис, Логин, Стрельчик.

Розанов работал на пилораме. Качеровский заглядывал и сюда. Увидев как-то, что двое пленных жуют хлеб, Качеровский передал их эсэсовцам «за нарушение трудовой дисциплины». Пленных расстреляли на месте.

Однажды осенью Станиславу сообщили связные: его отец погиб. Когда Антона Казимировича вели на расстрел, он пел «Интернационал».

Жизнь лагеря шла своим чередом. На пилораме выходили из строя то один, то другой агрегат. А однажды заключённые устроили замыкание и лесопилка сгорела — вся, дотла.

Как-то Розанову поручили «убрать» провокатора. Убрал. Появился вскоре второй. Розанов уже и до него стал добираться, но тот, учуяв неладное, нашептал Качеровскому. И хотя прямых улик не было, скоро подошла грузовая машина, в которую велели Розанову садиться. Он увидел в кабине, рядом с шофером, Качеровского, сердце ёкнуло. Однако у поворота шоссе Качеровский вылез и, махнув рукой, отправил арестованного дальше, в Центральную рижскую тюрьму.

Так получилось, что первым, кто встретил Розанова в Саласпилсе, был Качеровский и проводил его — он же.

На том они расстались. Два латыша. Жертва и палач. Разошлись каждый по своему единственному пути.

На том расстались.

* * *

Мы бродим с Розановым по Саласпилсу. Говорим о днях нынешних, но так или иначе, связанных с Саласпилсом. Станислав Антонович рассказывает о проблемах, которые его очень волнуют. Например, о том, что туристы не знают, как добраться до мемориала. Едут на электричке до станции Саласпилс, но это, оказывается, не то, надо выходить ближе. Поездные бригады об этом не объявляют, на железнодорожной рижской станции тоже ни слова об этом нет, а ведь можно было бы и отдельное расписание вывесить.